Вилла «Инкогнито»

И Пру невинно улыбнулась – мол, помогла, чем смогла. Цэрэушник едва не дымился от злости. Полковник Томас изо всех сил пытался держаться с прежней сердечностью. Даже Бутси окинула сестру презрительным взором.

* * *

На следующий день произошло воссоединение семьи. В некотором смысле. О каком воссоединении можно говорить, если родственников разделяет трехдюймовое ударопрочное стекло, сквозь толщу которого их голоса могут пробиться только с помощью внутреннего телефона? Какие уж тут объятия с поцелуями! К тому же тепло встречи охлаждалось присутствием полковника Томаса и сотрудника оперотдела Фицджеральда, сидевших здесь же на узенькой деревянной скамеечке.

– Дерн, Дерн, Дерн! – твердила Бутси.

Она повторяла его имя снова и снова, будто застрявшую в гортани мантру. В ее голосе слышались удивление и недоверие, печаль и восторг.

– Где ж тебя носило? – спросила Пру. Фоли сказал в телефон:

– По Юго-Восточной Азии, сестренка. Стоял на страже демократии.

– Дерн, Дерн, Дерн…

– Дерн, да эта чертова война уже четверть века как закончилась.

– Не для всех. У меня пошла сверхсрочная.

– Дерн, Дерн…

– У меня было спецзадание, сестренка. Сверхсекретное и т. д. – Он прижал мясистый палец к губам.

– Никакого сраного секрета тут нет, дорогой братец. Мы видели тебя по телевизору. Полюбовались на твое «спецзадание».

– Да будет тебе! Уж ты-то знаешь, что не следует верить всему, что показывают по телевизору.

– Ой, Дерн, Дерн… Мне плевать, что ты натворил. Мне нет до этого дела. Дерн, Дерн…

– Бутси, заткнись! – Пру выхватила трубку из руки сестры.

– Знаешь, Пру, а я помню то время, когда ты свято верила, что Хауди-Дуди[21] – настоящий мальчик.

Пру не смогла сдержать улыбки. Бутси снова запричитала.

– Мы думали, ты погиб, – сказала Пру.

– О, маловерные! Теперь понятно, почему вы не писали.

– Ой-ой-ой-ой-ой…

– Все… Все решили, что ты убит. Дерн Фоли покачал лысой головой.

– Как некогда было сказано: «Мертвы лишь выжившие». А сами-то вы как, девчонки? Боже, до чего же я рад вас видеть! Вы нисколечко не изменились. У меня есть племянники или племянницы? Детей нет? А пудели есть? Попугаи? Белые мыши?

– Ой-ой-ой-ой-ой…

– Бутси, заткнись!

И далее в том же духе. Полковник Томас и сотрудник оперотдела Фицджеральд переглянулись – оба пришли к выводу, что некоторые винтики в семействе Фоли срочно необходимо подтянуть.

* * *

– Если ты принимаешь приглашение на войну, значит, рассчитываешь, что тебя там подстрелят.

Стаблфилд видел это именно так. Для Стаблфилда это было элементарно.

– Когда идешь на войну, подписываешь контракт, и в нем есть пункт, где говорится: «Я согласен на то, что в меня будут стрелять». И написано отнюдь не мелким шрифтом.

В самом начале сказано: «Учитывая, что будут вестись бои с противником, нижеподписавшийся признает за противником право пускать пули, бомбы, гранаты, торпеды, ракеты, артиллерийские снаряды в его многострадальную задницу». Противопехотные мины, мины-ловушки и штыковые атаки перечислены в отдельном параграфе.

Итак, что же происходит, когда в тебя стреляют? Или в тебя попадают, или тебе повезло. Или убивают, или ранят, или пронесло, и в таком случае ты или отправляешься домой, или в тебя снова стреляют, но позже. Могут, конечно, и в плен взять. А бывает, в пылу боя никто и не заметит, что с тобой приключилось. Ты становишься без вести пропавшим. И можешь оставаться таковым долгое время. Бывает – навсегда.

Нечего говорить, твоей супруге, родителям, сестрам, братьям и так далее тяжко жить, не зная, что случилось с любимым человеком, а если они смирились с твоей смертью – мучительно думать, что твои останки валяются бог знает где. Но это ненамного страшнее прочих последствий вооруженного конфликта. Здесь нет ничего личного, ничего дикого, несправедливого, жестокого или порочного. Это всего лишь специфика безумной игры под названием «война», перспектива, которую следует учесть до того, как подпишешь контракт или примешь приглашение. Ни жизни, ни победы никто не гарантирует. Я никак не могу взять в толк, чего это общественность вечно подымает шум вокруг пропавших без вести.

Само собой, точка зрения Стаблфилда популярностью не пользовалась. В ней, возможно, присутствовала логика, и Стаблфилд имел на нее моральное право – поскольку и сам был пропавшим без вести, – но разделяли ее немногие.