— Хочу вам напомнить, — доносился до него голос Фелпса, — что в у нас первые медицинские страховые компании — Blue Cross и Blue Shield — тоже были некоммерческими. И они прекрасно работали. В Германии страховые компании конкурируют между собой за число клиентов — от этого зависят зарплаты сотрудников. Кроме того, те же компании могут продавать страховки от пожаров, полисы страхования жизни и получать доход от продажи дополнительных страховок на покрытие необязательных медицинских услуг: выращивание волос, омоложение, увеличение груди, виагра. Пусть и наши компании подрабатывают так же!
…А вот еще кандидат для знакомства, отметил про себя Олег. Столик номер тридцать один. Лысый благообразный человек с бачками и бородкой. Этакий кинематографичный интеллигент. Этот, напротив, и аплодирует оратору, и улыбается… И во всем его облике — полнейшее равнодушие к происходящему. Язык тела — это серьезная вещь. Вот этот человек и рта не раскрыл, а Олег ясно представил, как он вечером скажет приятелю: «Опять потерял время в этом зверинце…» Ну или что‑то вроде этого.
— …Разумеется, нигде страховые компании не имеют таких гигантских доходов, как в нашей стране. — Фелпс говорил теперь совершенно спокойно, без всякого пафоса. — Во всех остальных странах давно пришли к выводу, что забота о здоровье и забота о прибыли плохо совмещаются. Напомню уважаемой аудитории: в Швейцарии в начале шестидесятых годов попробовали ввести некоторые принципы американской практики, в частности разрешили страховым компаниям получать доходы при медицинском страховании. Страховые компании тут же перестали принимать невыгодных клиентов — то есть больных людей. И сразу же появились жители, не обеспеченные медицинской страховкой. Когда их число достигло пяти процентов населения, разразился скандал, и все новшества отменили.
Дамы и господа! Вот почему европейцы и канадцы так же панически боятся медицины классовой, как мы, американцы, боимся медицины социалистической. Но я уверен, если каждый взглянет в себя самого и спросит, имеет ли он право спать спокойно, когда каждый третий человек в его стране не имеет медицинской помощи, — ответ будет однозначным. Благодарю за внимание.
Олег выключил экраны, снял трубку и продиктовал Киму номера камер и хронометраж кадров тех людей, которые его интересовали.
Ему было ясно одно: миллиарды и миллиарды долларов прокручивает система здравоохранения этой великой страны. И прибыли на этих миллиардах делаются баснословные.
Фелпса убил кто‑то, кому перепадала доля от этих миллиардов, — вот это ощущение у Олега появилось точно. Но с какой именно стороны был подготовлен удар — это пока яснее не стало.
Следующая встреча Лайона была с риелтором, продавшим Фелпсу Шеппард‑Хауз. Кент Слимсон, который провел в торговле недвижимостью чуть ли не всю свою сознательную жизнь, был фигурой колоритнейшей. В красной рубашке, дорогих полинявших джинсах с широченным поясом, украшенным серебряными аппликациями, и туфлях с тиснением из дорогой кожи, он выглядел в Калифорнии по меньшей мере необычно, и, судя по всему, это было именно то, чего он добивался.
Плюс к тому — он водил красный «Мазератти», неизвестно какого года выпуска, но в том возрасте и в том состоянии, когда говорить надо не о старости автомобиля, а о его раритетности.
Разговаривал Кент громко, на собеседника смотрел прямо, не отрывая глаз, и интонация разговора была такой, что временами было непонятно — кто, собственно, работает в группе и кто именно ведет дознание. В довершение ко всему, Кент курил вонючие сигары. Лайон был человеком идейным и по долгу службы приучил себя не реагировать, хотя бы внешне, на многие жесты и поступки окружающих. Но сигары Слимсона — это было настоящим испытанием. Напомним, в те годы блокада Кубы и, соответственно, строжайшее эмбарго на все ее товары были делом обычным, и если кто и покуривал контрабандные сигары, то делал это втихомолку. Кто‑то, но не Кент Слимсон.
— Плевать я хотел на этих сопливых политиков! — гремел он, заботясь, кажется, только о том, чтобы его услышало побольше народу. — Если они лишили меня возможности ходить к кубинским шлюхам, которые меня обучили сексу еще в ранней юности, то возможности курить то, что я курил всегда, они меня лишить не смогут. Пусть они сами научатся делать что‑то, хоть вполовину такое же стоящее, как сигары, которые я курю, — тогда, может быть, у меня будет повод с ними разговаривать.