— Это не увлечение, молодой человек. — Блументаль подошел к окну. — Это — жизнь. Которую каждый, как известно, проживает в силу своих способностей и возможностей… — Он помедлил. — Ричард Фелпс считал, что борется за жизнь своих клиентов и вообще всех людей тем, что воюет с системой по поводу медицинских страховок. И возможно, он был прав, что тут говорить. А вот я выбрал другой путь — и нисколько об этом не жалею. — Блументаль взглянул на часы. — Знаете, мне пора.
— Вы уже отвечали на этот вопрос, но позвольте все же его повторить. — Лайон стремился говорить как можно убедительнее. — Поймите, профессор, мы и в самом деле испытываем серьезные затруднения. Человека известного, уважаемого, далекого от всякого криминала убивают, и мы не можем найти никаких видимых мотивов. Между тем вы с этим человеком не просто дружили много лет — вы были ему ближе брата родного. Кто, кроме вас, имеет хотя бы шанс, если не подсказать, то хоть идею высказать — кому это убийство должно быть выгодно. Поймите, я здесь не для формальностей…
— Агент, вы — профессионал. — Клод Блументаль смотрел Лайону прямо в глаза. Лайон не отвел взгляда, и Блументаль заговорил. Поначалу — с трудом, потом — взволнованно: — Во всяком случае, вы должны быть профессионалом. Да, Ричард был мне близок. Мало кто мне был так близок за всю жизнь. Все, что я вам сейчас скажу, — говорю, считая, что вы хотите представить себе яснее, что за человек был Фелпс. Может, это действительно поможет вам найти убийцу. Так вот: он был из тех, кто родился, как говорят, с серебряной ложкой во рту. Везунчик. Все и всегда давалось ему легко. И всего и всегда ему было мало. Отличный врач, доктор, профессор. Живи, лечи, совершенствуйся! Так нет — мало. Он начинает эту свою деятельность за медицинскую реформу. Приобретает на этом имя. И поверьте, я не удивился бы, если бы он на следующий срок выставил свою кандидатуру в конгресс. Знаете, он бы прошел! Потому что ему всегда и во всем везло. Деньги у него не держались… Да, он был щедр — но другой на его месте давно уже угодил бы в долговую яму. А на него, как по волшебству, валились деньги… То удачный бизнес, то влюбленная в него женщина‑инвестор… А то вот месяца два назад дядя у него умер в Аргентине. Он с этим дядей вроде бы лет десять не виделся… А теперь ему миллионы остались. Но Ричарду — как будто так все и должно быть. Он, кажется, даже не удивился… Но надо же меру знать и быть осторожным! А Фелпс — нет. Он всегда вел себя вызывающе. — Блументаль постучал пальцами по столу. — А если человек ведет себя вызывающе, причем тем более вызывающе, чем влиятельнее его собеседник, — разве это к добру? Месяц назад у меня был конгрессмен Рэдфорд. Говорил, помимо прочего, как несносен стал Фелпс. И что с ним невозможно договориться. Неделей позже гостил президент их ассоциации Бортмиллс. И — почти текстуально — то же самое.
Вот вы изучали историю. Скажите, кто и за что убил Кеннеди? Неприятный вопрос, верно? Доклад комиссии Уоррена на пять тысяч — или сколько там — страниц… Ликвидация всех участников эпизода и всех, имевших прямое отношение к делу, — тридцать четыре человека, кажется. Десятки высказанных профессионалами и любителями версий, снятые художественные и документальные фильмы, сотни книг, тысячи публикаций на разных языках. И что в результате? Мы так ничего и не знаем. И не говорите мне слов о том, что Кеннеди — это Кеннеди. А вот Фелпс — это Фелпс. Убийство — это вам не годовой бонус в успешной корпорации. Убивают тех, кто мешает кому‑то. Вот и ищите, кому мешал Ричард. Я вам могу сказать только одно: с его характером и желанием вечно все делать наоборот он был обречен… Я никогда не думал о возможности убийства, боже упаси, но всегда знал, что он в опасности из‑за своего характера. Вряд ли я что‑то могу к этому добавить.
Блументаль проводил Лайона улыбкой, но никакой сердечности в этой улыбке не было.
Сандра чувствовала себя измотанной после разговора с Самантой. В той накопилось слишком много негативной энергии, которую она, Саманта Ривера, должна была куда‑то выплеснуть. Утрата любимого, предательство, подозрения — высказанные и невысказанные… А Сандра с поры своей юности знала за собой эту особенность — люди с удовольствием делились с ней тем, о чем с другими молчали. Потом, когда Сандра увлеклась эзотерикой, она узнала термины «энергетический вампиризм», «доноры»… Сандра была выраженным донором, она относилась к тем, на кого люди с удовольствием сваливают свои страдания и проблемы, чьей энергией подпитываются. Для группы это была хорошая профессиональная характеристика, человек, с которым охотно общаются, — ценный сотрудник. Что касается самой Сандры — она точно знала, что, какие «энергетические защиты» по всем канонам эзотерики ни ставь, после таких бесед ты возвращаешься домой разбитый, и нужно потом время, чтобы прийти в себя.
— А у нас подарочек! — Голос Потемкина вернул Сандру к действительности.