Вилла мертвого доктора

— Во всяком случае, ничего убедительней я придумать не могу… Мотивы? Ричард Фелпс был человек редкий. Он был человек, я бы сказал, не от мира сего. Нет, все у него в жизни было, как у нормального человека, ни святым, ни отшельником, ни тем более монахом он не был. Но, поверьте мне, по роду работы я встречаюсь с разными людьми. С сотнями людей, я бы сказал. А второго такого Фелпса не было и не будет.

Потому что у Фелпса были принципы, от которых он не отступал никогда, ни при каких обстоятельствах. И все, кто знал его, знали эту его особенность. А если не знали — то чувствовали. Он помогал мне не раз избираться в конгресс. Люди в нашем округе его знали и ему верили как никому другому… Это продолжалось много лет. Я и на следующих выборах на него рассчитывал.

— Мэл, мне тут говорили о другом замечательном враче, который погиб при неясных обстоятельствах.

Рэдфорд поднял на Олега тяжелый взгляд — то ли припоминая что‑то, то ли проверяя, почему задан вопрос.

— Это вам наверняка о Ленни Квинсе наболтали. А чего тут неясного? Он был алкоголик — а это, знаете ли, приговор. Так он и жил, так он с собой и покончил. И никаких сравнений с Ричардом Фелпсом тут быть не может. Тут и говорить не о чем.

Конгрессмен сел и облокотился на стол совсем по‑домашнему.

— Помогите мне… — сказал он тихо. — Я уверен — вы сможете.

Он поднялся, поправил галстук и протянул Потемкину руку.

— Я уверен, сэр, — голос его снова звучал как с трибуны, — уверен, что вы приложите все усилия для немедленной поимки этих ублюдков и торжества справедливости!

Это уже опять говорил конгрессмен Рэдфорд.

Рукопожатие его, конечно, было энергичным и крепким.

Когда за ним закрылась дверь, Олег подумал, что забот у него и его помощников теперь точно прибавится.

* * *

Уоррен Митчелл, предыдущий хозяин особняка, согласился на встречу сразу. Он принял Лайона у себя дома, в десяти минутах езды от Шеппард‑Хауза. Небольшой двухэтажный домик постройки пятидесятых годов прошлого столетия, когда город Лос‑Анджелес стал всерьез осваивать долину Сан‑Фернандо. Теперь эта долина — по существу, отдельный огромный город с пятимиллионным населением. Лайон знал, что у предприимчивых политиков в конце прошлого века даже возникла идея — официально отсоединиться от Лос‑Анджелеса и создать совершенно независимую городскую структуру. Однако жители при голосовании высказались решительно против.

— На хрена мне еще дополнительных бездельников кормить? — сказал тогда Лайону знакомый электромонтер. — Ты считаешь, они о нас думают? Хрена! Они думают, как создать новую структуру и взятки собирать… Нет, уж лучше я буду терпеть тех, кто уже есть, раз с ними ничего сделать не могу.

Наверное, так думал не только он один — во всяком случае, вопрос этот был похоронен и больше не возникал.

— Да, — сказал Митчелл, указывая в окно, откуда открывался прекрасный вид на застроенную долину. — Вы — человек молодой и не можете помнить того, что у нас, стариков, в памяти… Представьте себе — никаких построек, никаких городских кварталов, а бескрайние рощи — апельсиновые, глядишь в это окно — два цвета: оранжевый и изумрудный… И редко — черепичная крыша. Застройка настоящая, массовая, здесь началась только после войны. А прежде тут была апельсиновая долина…

— Но вы‑то пришли сюда раньше?

— Не я, мой отец. — Митчел указал на каминную полку, где стояла выцветшая фотография человека в джинсах, в ковбойской шляпе и техасских туфлях на высоких каблуках.

— Техас? Сан‑Антонио?

Митчелл поглядел на Лайона с интересом.

— Ну то, что Техас, — это детективом быть не надо. Но почему Сан‑Антонио?

— Рисунок на шляпе характерный… Я там работал год. Но, впрочем, могу и ошибиться. Техас велик.

Митчелл взглянул одобрительно.

— Да, Техас велик, вы правы. И никто из тех, кто нас, техасцев, толком не понимает, не сможет с нами нормально работать.

— Штат одинокой звезды… — Лайон бросил на Уоррена Митчелла быстрый взгляд, подумав про себя: «Может, уже хватит лирики?»

— Отец купил здесь землю за бесценок, — рассказывал Митчелл, отхлебнув из низкого широкого стакана. — И построил несколько домов. Тот, из‑за которого вы сегодня ко мне пришли, построен среди первых, а этот, где мы с вами сидим, уже позже. И благодаря тому, что отец купил тогда эту землю и пригнал сюда строителей, я имею возможность сейчас здесь с вами сидеть, пить этот бурбон восемнадцатилетней выдержки и ни о чем особенно не беспокоиться. Как понимаете, я не бездельник. — Уоррен вытянул к Лайону большие красные руки — руки ковбоя и строителя, не человека, просидевшего век за письменным столом. — Я всю жизнь работал, и зарабатывал, и детей вырастил, и то, что оставил отец, удвоил. Утроил даже. Но он начинал на ровном месте, когда сюда приехал, а я шел по его следам. Разницу вам, может, и трудно различить, но она огромная. Отец рисковал всем. А мне в жизни полно встречалось людей, да и вам, наверное, — Уоррен отхлебнул снова, — которые теоретически все знают и умеют, но вот рисковать — ни разу в жизни не рисковали…

— Вы по‑прежнему владеете всеми этими домами?