Вилла Пратьяхара

— Ну Бегбедер — и есть Бегбедер, я ж говорю. Весь из себя утомленный городами и людьми. Да и по фактам смотри. Во-первых, карьера и все такое, Париж… Во-вторых, это улетный красавчик…

— Ну, по-моему, он не такой уж и красавчик. У него толстые щиколотки и вообще кость не аристократическая, — замечаю я.

— О-о-ой! Не придирайся! Конечно, он красавчик!

— А шрам?

— А что шрам? Ты знаешь, откуда он у него?

Я отрицательно качаю головой.

— Ну вот и не говори. Он на мотоцикле разбился, гонял по серпантину в Монако.

— В Монако нет серпантина. Там обычные загруженные движением узкие дороги, и разогнаться на них совершенно невозможно.

— Ну, что ты хочешь сказать? Что он врет?

— Ну, может, не врет, но все сильно преувеличивает. Специально, чтоб очаровывать таких дурочек, как ты.

Я щелкаю зажигалкой и закуриваю. Дым упорно не желает выходить кольцами. Я бездарна, бездарна, абсолютно бездарна.

— Ты просто завидуешь. А мне он, кажется, действительно понравился. Я даже позволила себя немножко «очаровать», как ты соизволила выразиться. И потом, что мне терять? Из тебя компания скучная, а так — хоть он. Не зря же я сюда, в конце концов, приехала?

Я аккуратно стряхиваю пепел в ракушку, не отрывая от нее глаз.

— А что твоя влюбленность в Рафика? Уже кончилась? Стоило только ему разориться?

Жанна обиженно качает ногой.

— Вот только не надо делать из меня меркантильную стерву. Рафик — семейный человек, с четырьмя детьми. Что мне там ловить-то? К тому же он толстый как не знаю кто, и это все прогрессирует, чем больше стресса, тем меньше он ест, а от нерегулярного питания толстеют еще хуже, чем от переедания. Мы уже ничем таким заниматься не могли толком, пузо висит, ни в одной позе не подлезешь. Только женщина сверху, и мне это, если честно, уже надоело. Вечно я сама себя развлекай. Я все всегда сама. Сама его нашла, сама выходила, в божеский вид привела. Он одевался, как полный лох, ни в еде не разбирался, ни в чем вообще. Только знал свое, работал сутками и все. Это он умел. Но больше — никогда и ничего не умел. Я сама его обходила, сама соблазнила, сама все сделала, и после этого еще сама себя им трахать должна?! То ли дело француз. Он и ручку мне на лодке подал, и ресторан нашел, и про рыбу все знает, и комплименты говорит…

— И трахать тебя сам будет, в позиции мужчина сверху?

— Ну если дойдет до этого, то уж будь уверена, бревном снизу не ляжет!

— Что-то у меня голова заболела. Пойду, пожалуй, лягу, — цежу я сквозь сжатые зубы. — Надеюсь, вы завтра опять на экскурсию собрались?

— Да нет, — пожимает плечами Жанна. — Он меня так укатал сегодня на мотоцикле, мы брали в прокат, что завтра решили сделать перерывчик и провести время на пляже. Он сказал, что вы всегда ходите на один и тот же пляж какой-то уютный.

— А-а-а! — говорю я. — Ну здорово! Спокойной ночи, и убери свою чашку в мойку. А то ночами приползают какие-то жуки и тонут в остатках чая.

Единственное, что меня радует, это счастье Стаса, когда он рассмотрит из своего укрытия нашу веселую компанию, греющуюся на солнышке на том самом нашем голубином пляже. 

25

Сегодня небо высокое, чистое, словно вымытое вчерашним дождем и лишь кое-где покрытое узорными облаками, отнюдь не мешающими солнцу палить как умалишенному. В раскинувшейся над нами беловатой дымке застыл не движимый ни единым порывом ветра полуденный зной. За вчерашний день уставшая сама от себя природа, видимо, решила сегодня передохнуть, и только высоко над морем одиноко кружит орел. Слишком мелкий для своей породы, тропический. Возможно, это и вовсе не орел, но размах его крыльев и неторопливая величественность надолго приковывают к нему мой взгляд. К тому же больше смотреть здесь мне ни на что не хочется.

Двое — это отношения. Порой сложные. Трое — классическая драма, часто с летальным исходом. Но четверо — а, судя по то и дело соскальзывающим со скалы мелким камушкам, Стас воспользовался случаем развлечься и нас здесь именно столько, хотя и не все участники этого фарса об этом догадываются — это уже кинокомедия. Причем дешевая, из серии: шел, поскользнулся на банановой кожуре, упал (громогласные раскаты смеха за кадром).

Мы трое — я, Жанна и Арно — уже битый час загораем на «нашем» пляжике. Он настолько крошечный, что мы вынуждены лежать в ряд, как трупы в морге. Мы и внешне на них смахиваем, по крайней мере я и Арно: застывшие в неподвижности, мы лежим на спине, закинув руки за голову, и изучаем редкие облака, по очереди выдвигая предположения кого они напоминают. Портит эффект только постоянно крутящаяся между нами Жанна: галька мешает ей, больно впиваясь в спину, наклон пляжа то слишком велик, то недостаточно симметричен, то она хочет воды, то курить, то ей срочно надо запечатлеть себя на фоне тропиков.

— Это лошадь, — говорит Арно, придумавший играть в облака.

— Не вижу, — отвечаю я, щурясь под темными очками.

— Слева от собаки, вон там, ближе к горизонту.

— А-а-а… Почему лошадь?

— Ну вон голова, она бежит, передние ноги высоко задраны, и хвост летит за ней, развеваясь.

— Хвост чересчур длинный.

— Ну какой уж есть.