Наспех напялив что попало, я спускаюсь со своих отшельнических скал и направляюсь в отель. Не иначе как по поводу приезда русских, он неожиданно ярко подсвечен всевозможными огоньками и лампочками, и музыка играет громче, чем хотелось бы. У входа в ресторан меня встречает кривляющаяся девица, несмотря на позднее время, все еще одетая в купальник. Лифчик не закрывает, а скорее открывает подозрительно круглую, уж не силиконовую ли тоже, грудь, а на заднице расположились какие-то невразумительные кружева в виде микроскопической юбки, напоминающей национальные африканские набедренные повязки. Скользнув по мне беглым взглядом, она чуть поводит бедром, пропуская меня мимо, и принимается пуще прежнего орать в телефон: «Ну вот я и сказала, мамуль! Подождет твоя дача, берешь Владика и на каникулы в Тай! Визу справим, билет возьмешь бизнес-классом, нечего ребенка десять часов в экономе мариновать, еще грипп подхватит, сидя с разными уродами…»
«Разные уроды», представленные сегодня скромно одетой в льняной сарафан Ингрид и ссутулившейся за дальним столиком американкой в чем-то ситцево-гороховом, выглядят чужими и неприкаянными на том празднике жизни, в который превратился отель.
— Где наш Лучано? — интересуюсь я у запыхавшегося Тхана, подсаживаясь к шведке. — Ушел играть на трубе?
— Какое там! — жалуется Ингрид. — Все хлопочет по хозяйству, когда тут поиграешь, с этими… — старческий палец коротко, но выразительно тычет в сторону шумного русского столика. — Но ты знаешь, их поубавилось за эти дни. Уехать они не уехали, но теперь треть компании находится в каком-то вечном летаргическом сне, не важно, день или ночь. Иногда они вылезают на балконы, потом опять пропадают в недрах бунгало. Сонные какие-то и глаза шальные, особенно у мужчин.
— Может, они просто курят траву постоянно? — зеваю я, открывая меню.
Ингрид пожимает плечами, неуютно ежится и ковыряет вилкой салат.
— А где твоя подруга? — интересуется она после тщательного изучения содержимого своей тарелки. Бедный Лучано перестал справляться с наплывом клиентов, и подгоревшие крутоны в «цезаре» расстраивают старую гурманку.
— Она занимается изучением острова.
— Ого! — Ингрид вскидывает брови. — Какая похвальная любознательность! Одна?
— Нет. С французом… Что вы так на меня смотрите?
— Да нет. Ничего.
Старуха опять опускает глаза к тарелке. Я заказываю пасту с анчоусами (разумеется, консервированными, откуда на нашем драном острове возьмутся свежие?) и салат из того, что они здесь называют моцареллой. Слава Богу, хоть базилик Лучано выращивает сам.
Несколько минут мы молчим, глядя на смоляную темноту над морем.
— А твоя подруга очень за собой следит, — замечает Ингрид.
— Это вы имеете в виду меняющийся каждый день педикюр?
— Не только. Маникюр, педикюр, одевается броско, сексуально… Как ни пройдет, за ней шлейф из парфюма, аж запах моря в воздухе перебивает. И косметикой она не брезгует… Впрочем, как и все те, кто с ней приехал.
Тхан приносит мой салат.
— И что вы этим хотите сказать? — спрашиваю я.
— Ничего. Не раздражайся, пожалуйста. Просто в результате они все, и твоя подруга в особенности, очень хорошо выглядят.
Я долго натыкаю на вилку пирамиду из помидора, моцареллы и базилика, очень тщательно обмакиваю ее в лужицу оливкового масла и уже подношу к раскрытому рту, как внезапно вся конструкция срывается с вилки и шлепается обратно в тарелку, щедро обдав меня масляными брызгами.
Ингрид протягивает мне салфетку.
— Я лично считаю, что пользоваться косметикой в тропических условиях, тем более, на таком пляже, как наш — это откровенно дурной тон, — говорю я, вытирая забрызганные лицо и шею и тщательно контролируя свой голос, чтобы не взреветь.
— Я тоже так считаю, — замечает Ингрид, — но выглядит твоя подружка при этом очень хорошо, а вот ты, милочка, явно выцвела на солнце и бледновата. Так и хочется накрасить тебе ресницы.
Я бросаю промокшую салфетку на стол и отодвигаю от себя чертов салат.
— Спасибо, Ингрид, мне, как обычно, приятно с вами разговаривать.
Накрыв мою руку своей, старушка вздыхает:
— Да не обижайся ты! Я полностью на твоей стороне, просто в сложившейся ситуации мне тебя немного жалко.
— Это какую еще такую «ситуацию» вы имеете в виду?!