Вилла Пратьяхара

Лучано кивает и смеется в толстый маленький кулачок. Потом выдвигает ящик стола, достает оттуда что-то и кидает перед собой. Это толстая пачка наличных долларов, новенькими, только с фабрики, стодолларовыми купюрами. Густые брови владельца отеля выразительно выгибаются, по лицу размазывается довольная усмешка:

— Побольше бы таких гостей. Мороки, конечно, с ними много, зато деньги текут рекой, пересчитывать не успеваю.

Я киваю:

— Ну я пойду?

— Да, да, разумеется. Там еще полный стол выпивки. Скажи Тхану, он нальет тебе что-нибудь.

С террасы раздаются громкие голоса.

— Кончай ты эту муру. Поставь последний «Buddha bar» или подборку Тиесто.

— Да не, ребят, вы что? Ща я принесу из комнаты такую кислоту из Гоа!

Я выхожу из кабинета.

— Так ты с переводом не поможешь? — окликает меня в спину Лучано.

— Помогу, — не оборачиваясь, отвечаю я.

На меня наваливается тоска и равнодушие. Скоро Лучано заполонит наш пляж подобными компаниями, и что я буду делать в своей «Вилле Пратьяхаре»? Запрусь и превращусь в отшельника, стирающего в тазу хозяйственным мылом?

Сквозь шум голосов начинает играть Элтон Джон. Что-то невероятно гомосексуально-романтическое, заунывное и протяжное. Жанна подталкивает послушного Арно к центру площадки, кладет голову ему на плечо и они начинают топтаться в медленном танце.

Кто-то берет меня за локоть и я оборачиваюсь.

— Денисов. Адвокат, — представляется мне улыбающийся розовощекий молодой человек. — Где ваш бокал?

Я пожимаю плечами.

Молодой человек отходит и вскоре возвращается со стаканом и початой бутылкой шампанского. Я разрешаю себе налить, и мы чокаемся.

— А это моя жена. Фотомодель. Бывшая, — кивает он на высокую блондинку в вечернем платье. — Зай! Кис, поди сюда, с девушкой познакомлю.

Фотомодель резко оборачивается, опасливо изучая меня с головы до ног. Но, вероятно, придя к выводу, что я не представляю никакой угрозы, подходит и выдавливает учтивую улыбку.

— Ольга.

Я киваю:

— Я знаю. Фотомодель.

— А как зовут нашу гостью? — интересуется адвокат, опять беря меня под локоть.

— Полина, — говорю я нехотя.

Второго слова («адвокат», «фотомодель»…) у меня, слава богу, нет. Я просто человек. Уставший, с еще слегка горящей от пощечины щекой.

— Говорят, ты здесь купила дом? — Денисов переходит на «ты».

Я опять киваю.

— А мы вот тоже думаем прикупить себе что-то. В Тае или в Доминиканской республике, ну или в Гоа на крайняк. Тусняк. Лафа. Хотя Гоа уже засрано нашим братом, не проехать, не пройти без русской речи — морщится мой новый знакомый. — Прикинь, кафе уже свои пооткрывали, пельмени лепят, борщи наворачивают! У меня один знакомый туда на днях полетел, так его, не поверишь, попросили привезти три килограмма гречки и мешок семечек! И курсы йоги у них там на русском проводятся, и курсы просветления.

Ольга соглашается и объясняет, что «русские везде так понаехали, никакого спаса, не знаешь, куда от них сунуться».

— Так вы же вроде сами русские? — спрашиваю я, не зная, как от них побыстрее отделаться.

Жанна продолжает танцевать с Арно. Элтон Джон закончил первую песню и тут же затянул вторую, не менее заунывную. Рука Арно придерживает Жанну за талию.

— Ну и что? Мы — нормальные русские. А кругом одно быдло, — говорит Денисов. — Провинция разбогатела, рабочий класс поехал заграницу, дорвался. Ты сама-то хоть из Москвы?

Я киваю.

— И мы тоже. Ну тогда ты нас понимаешь. Хочется ведь чего? Хочется ведь покоя! Тишины. Единения духа с природой. Йогой там заняться, тем, сем, ну типа, как его?.. ну духовным, короче. А то кругом же материализм, прям за горло душит.

Денисов хватает себя за красную шею и выразительно закатывает глаза, показывая, как именно его душит материализм. Его жена зевает и смотрит на часики на своем запястье. Украшенные бриллиантиками, ее Maurice Lacroix тянут на никак не меньше десяти тысяч долларов.

— Извините меня, — говорю я вскоре и направляюсь к «бывшей швейцарке».

Как всегда облаченная в свои цветные лохмотья и костяные бусы, с растрепанными седыми волосами и почему-то босиком, она оперлась о ресторанную балюстраду и деловито забивает косяк.

— Будешь? — предлагает она.

Я отрицательно качаю головой, но потом неожиданно передумываю:

— А, давайте.

Джоинт оказывается слабенький, как раз то, что надо. В горле немного пощипывает, но в целом от сделанных мной нескольких затяжек ничего почти не меняется, только мир вокруг становится чуть нежнее, как бы теплее. Воздух кажется мягче, обволакивает, словно дружеской рукой обнимая за плечи, ветер заботливо дует на мою щеку, все еще немного пульсирующую уже не болью, но обидой.

Молча передавая друг другу самокрутку, какое-то время мы стоим, поглядывая по сторонам. Контраст между горящим всеми огнями отелем и сырой пещерой, которую я покинула всего какой-нибудь час назад, поражает.

Кто-то начинает запускать самодельные тайские фейерверки. Небо разрывается резкими грубыми вспышками, от хлопков закладывает уши. Возбужденные пьяные голоса вокруг меня сливаются в один хор.

Что это, пародия на счастье или все эти люди и впрямь так беспечны, как выглядят?