Вилла у моря

Но в тот вечер они не занимались любовью. Очень настойчиво, умело Хуан возбудил ее до такой степени, что она уже не могла думать ни о чем другом, кроме как отдаться ему. Он использовал ее жгучее неудовлетворенное желание, чтобы поработить разум и волю Линн…

Она завела двигатель, тронула машину с места и попыталась заставить себя сосредоточиться на дороге. Но не тут-то было. Мысли упрямо возвращались к увиденному в отеле. Может быть, в эту минуту Хуан и Хосефина ещё вместе? Может, спят, насытившиеся друг другом? Интересно, а что бы сказал ей Хуан, когда вернулся? Какую мифическую деловую встречу придумал бы на сей раз? Или просто замкнулся бы в ледяном молчании, к которому Линн уже начала привыкать?

Поначалу она даже находила какое-то извращенное удовольствие в том, что сказала мужу, будто Хосефина приходила поздравить их с бракосочетанием. Линн представляла себе, как он мучается, пытаясь решить, что именно произошло во время встречи двух соперниц. Но теперь она горько жалела, что не поговорила с мужем начистоту, когда у нее была такая возможность.

Слезы застилали глаза, так что Линн пришлось даже остановить машину. Ей не стоило вообще приезжать в Испанию. Но если бы она не приехала, то никогда не узнала бы о том, как сильно папа ее любил. Зато ей не довелось бы изведать, что значит самой безумно полюбить человека, который расчетливо использует тебя в своих целях.

Линн собралась было вновь завести машину, как вспомнила о том, что сказала ей графиня. В словах свекрови была доля правды. Линн действительно искала поводы для того, чтобы не верить в любовь Хуана. Потому что в глубине души боялась ему доверять. Боялась боли, которую он может причинить, предав ее. Но, в конце концов, оказалось, что Линн была права в своих опасениях. Хуан действительно не любит ее.

Здравый смысл подсказывал, что надо было остаться в Мадриде. Но когда Линн увидела Хуана с Хосефиной, то испытала настолько сильное эмоциональное потрясение, что уже не могла мыслить здраво. Ей хотелось одного: убежать и спрятаться от всех. И прежде всего от Хуана. А вилла манила ее, точно яркий маяк в бесконечной тьме. Там, в доме, который достался Линн от папы, она обретет убежище…

А что, если Хуан приедет за ней? Вдруг он настолько одержим идеей заполучить виллу и землю, что способен… Способен на что? Принудить отдать ему виллу? Вряд ли. Хотя теперь ей придется писать адвокату вместо того, чтобы встретиться с ним лично. Линн уже ругала себя за глупость. Надо было остаться в Мадриде. Но она уезжала в расстроенных чувствах и была просто не в состоянии думать о каких-то делах.

Интересно, графиня расскажет сыну о том, что случилось? Не думай о нем. Не думай, твердила себе Линн. Если бы у нее была возможность вытравить этого человека из своего сердца и памяти, она бы не раздумывала ни секунды.

Но, к сожалению, такой возможности у нее не было. Она по-прежнему любила Хуана. Господи, как же ей было противно в этом признаваться даже себе самой. Что случилось с ее хвалеными хладнокровием и спокойствием? Куда подевалась способность защитить себя от любой боли? Когда Линн встретила Хуана, она стала совсем другой: ранимой, нервной. Линн не обманывала себя. Если бы Хуан сейчас оказался рядом, если бы обнял ее, прижал к себе, она не могла бы утверждать, что устоит. Пусть даже она будет себя презирать и ненавидеть. И его тоже будет ненавидеть. Она уже его ненавидит. Но все-таки ненависть была не настолько сильна, чтобы победить любовь…

Когда Линн подъехала к вилле, уже смеркалось. Физически она себя чувствовала совершенно разбитой — сказались все волнения дня. Линн прошла по дому, проверяя, надежно ли закрыты двери и ставни. Даже если Хуан приедет, он не сможет войти в дом. Линн понимала, что сейчас ей лучше всего лечь спать. Но она была слишком возбуждена, чтобы заснуть. В первый раз в жизни она пожалела о том, что не пользуется снотворным. Сейчас бы оно пришлось очень кстати.

Но снотворного с собой не было. Вместо этого Линн решила принять горячую ванну и выпить молока. Однако это не помогло ей расслабиться. Стоило лишь закрыть глаза, как ее сразу же одолевали болезненные воспоминания. О Хуане. Как он ласкал ее в тот злополучный вечер, когда графиня застала их в постели. О Хосефине. Каким презрением и злобой горели ее глаза. О графине, которая казалась вдруг постаревшей, как будто сломленной болью. И снова о Хуане. Как он смотрел на нее, обнаженную. Как искусно притворялся, что хочет ее… Именно это притворство было самым жестоким его предательством…

И тут ей почудилось, что к дому подъехала машина. Линн в ужасе затаила дыхание. Она ждала, что сейчас в дверь позвонят. Но как бы напряженно ни прислушивалась, ничего не слышала. Всю виллу как будто окутала вязкая тишина…

Не в силах выносить тягостного ожидания, Линн бросилась к окну. У нее так дрожали руки, что она даже не сразу сумела открыть задвижку.

Наконец ей удалось распахнуть ставни, и Линн выглянула во дворик. Но разглядеть что-либо не было никакой невозможности — луну закрывала плотная пелена облаков.