Виллет

Через некоторое время милорд проснулся, и зеркало над камином сообщило о постигшей его участи. Нетрудно представить, что с тех пор жизнь моя протекает под угрозой страшного возмездия.

Однако пора вернуться к цели письма. Знаю, что по четвергам на рю Фоссет вторая половина дня свободна. Будь готова к пяти: я пришлю за тобой экипаж и буду ждать в Террасе. Непременно приезжай. Возможно, встретишь давних знакомых. До свидания, мудрая, милая, серьезная крестная дочь.

С искренними пожеланиями всего наилучшего

Луиза Бреттон».

Стоит ли говорить, что это искреннее, подробное письмо быстро привело меня в чувство? Возможно, я прочитала его с грустью, однако вскоре успокоилась: нельзя сказать, что обрадовалась, но испытала облегчение. Обитатели Террасы жили благополучно и счастливо. С Грэхемом ничего не случилось, крестная матушка не заболела – именно эти воображаемые несчастья терзали мою душу. Их чувства ко мне оставались… прежними. И все же странно было читать о том, как провела это время миссис Бреттон, и сравнивать ее семь недель с моими! Мудры те оказавшиеся в особых условиях люди, которые умеют держать язык за зубами и не жалуются на горькую жизнь! Мир способен в достаточной степени понять смерть от недостатка пищи, но мало кто сумеет проникнуться сочувствием к несчастному, обезумевшему от одиночного заточения. Вырвавшийся на свет узник представляется маньяком или идиотом! Чувства покинули его: поначалу напряженные нервы претерпели безымянную агонию, а затем покорились параличу. Процесс разложения личности слишком сложен для изучения, слишком абстрактен для общего понимания. Говорить об этом – почти то же самое, что выйти на рыночную площадь любого европейского города и начать произносить туманные изречения на том языке, на котором царственный ипохондрик Навуходоносор общался со своими сбитыми с толку халдеями. Долго еще останутся малочисленными и редкими умы, способные сочувственно принять подобные мысли и переживания. Долго будет считаться, что внимания заслуживают только физические лишения, а все остальное – не больше чем досужий вымысел. Когда мир был моложе и здоровее, чем сейчас, моральные страдания представлялись еще более глубокой тайной: возможно, во всей земле Израиля лишь Саул испытал душевные муки. И наверняка единственным, кто смог его понять и утешить, стал Давид.

Наступил день. Пронзительный, но безветренный холод утра сменился резким дыханием бескрайних русских равнин: ледяной воздух проник в умеренную зону и быстро ее заморозил. С севера приползли тяжелые, несущие зиму тучи и замерли над притихшей в напряженном ожидании Европой. После полудня пошел снег. Я боялась, что экипаж не приедет: так свирепо бушевала метель, – но крестную матушку ничем не испугать! Пригласив, она непременно получит свою гостью! Около шести сильные руки кучера достали меня из экипажа, пронесли по уже заметенным снегом ступеням шато Терраса и поставили возле двери.

Пробежав по холлу и поднявшись в гостиную, я обнаружила там миссис Бреттон – воплощение летнего дня. Даже если бы замерзла в два раза сильнее, добрый поцелуй и сердечное объятие сразу бы согрели. После долгой жизни среди голых полов, черных скамеек, парт и печей голубая гостиная показалась волшебной. Один лишь по-рождественски щедро пылавший камин ошеломил своим великолепием.

Подержав меня за руку, осмотрев со всех сторон и отругав за то, что со времени последней встречи я похудела и побледнела, крестная матушка заметила, что метель растрепала волосы, и отправила наверх, приказав привести прическу в порядок и снять шаль.

Поднявшись в свою маленькую комнатку цвета морской воды, там я тоже обнаружила веселый камин и горящие свечи. По обе стороны от большого зеркала стояли высокие подсвечники, а между ними перед зеркалом приводило себя в порядок какое-то воздушное, невесомое существо – маленькое, легкое, белое зимнее привидение.

Признаюсь, на миг я вспомнила о Грэхеме с его теорией призрачных иллюзий и, недоумевая, отметила мельчайшие подробности нового образа: белое, в мелкую алую крапинку платье; красный пояс; в волосах что-то похожее на блестящие изумрудные листья; маленький невянущий венок. В облике существа – призрачного или реального – не было ничего пугающего, и я подошла.

Существо быстро обернулось, и на меня, вторгшуюся в чужое пространство, из-под длинных темных ресниц остро взглянули огромные глаза.

– Ах, вы приехали! – мягко, спокойно выдохнуло существо, медленно улыбнулось и внимательно на меня посмотрело.

Теперь я узнала. Однажды увидев это лицо с тонкими изящными чертами, не узнать его было невозможно.

– Мисс Бассомпьер.

– Нет-нет! Для вас не мисс Бассомпьер!

Я не стала спрашивать, кто же тогда, а решила дождаться, когда она скажет сама.

– Вы изменились, но по-прежнему остались собой, – заметила юная леди, подходя ближе. – Хорошо вас помню: фигуру, цвет волос, черты лица…

Я подошла к камину, а она встала напротив и погрузилась в созерцание. С каждой секундой изящный облик все яснее выражал мысль и чувство, пока наконец чистый взор не затуманился.