Виллет

Правда, однако, заключалась в том, что он глубоко заблуждался. Я не могла оценивать восхищение или просто одобрительное мнение завтрашней аудитории так же, как он. Если бы эта аудитория насчитывала столько же подруг и знакомых, как у него, возможно, было бы иначе. Говорю о том, как складывались обстоятельства. В моих глазах школьный триумф обладал лишь холодным блеском. Никогда не понимала, как мог месье Поль находить в нем сердечное тепло и уютное сияние камина. Пожалуй, он переоценивал успех учениц, в то время как я недооценивала. Однако, как и у него, у меня имелись свои фантазии. Например, очень нравилось наблюдать за месье Полем в минуты ревности. Натура его мгновенно оживала, а дух воспламенялся. Обычно серое лицо озарялось таинственным светом, а фиалковые глаза ярко вспыхивали (он говорил, что сочетание черных волос с голубыми глазами une de ses beautés[153]. Гнев его обладал притягательностью, поскольку мог быть простодушным, искренним, совершенно неразумным, но никогда – лицемерным. Я не произнесла ни слова возражения против того самодовольства, в котором он меня обвинил, а лишь спросила, когда состоится экзамен по английскому языку – в начале или в конце дня.

– Пока не решил, назначить ли его на утро, когда многие еще не успеют приехать и ваше честолюбие не получит удовлетворения в виде многочисленной публики, или же на вечер, когда все устанут и вам достанется лишь вялое, утомленное внимание.

– Que vous êtes dur, Monsieur![154] – притворившись обиженной, воскликнула я.

– С вами приходится быть суровым. Вы относитесь к тем существам, которых необходимо угнетать. Я знаю вас! Знаю! Другие обитатели этого дома видят, как вы тихо проходите мимо, и думают, что промелькнула бесцветная тень. Я же однажды изучил ваше лицо, и этого достаточно.

– Считаете, что хорошо меня понимаете?

Не ответив на вопрос прямо, он продолжил:

– Разве успех в водевиле не доставил вам радости? Внимательно наблюдая, я заметил страстное стремление к триумфу. Какой огонь сверкал в глазах! Не свет, но пламя! Je me tiens pour averti[155].

– Какое бы чувство ни испытывала я тогда, месье – простите, если скажу, что вы чрезвычайно преувеличиваете его качество и количество, – оно было совершенно абстрактным. Водевиль меня не вдохновлял. Роль вызывала отвращение. Публика в зале не внушала ни капли симпатии. Несомненно, собрались хорошие люди, но разве я с ними знакома? Разве они что-то для меня значат? Могу ли желать снова предстать перед ними завтра? Станет ли экзамен не просто очередным обременительным служебным заданием?

– Желаете, чтобы я избавил вас от него?

– Всем сердцем, если не боитесь провала.

– Провал неизбежен. Знаю по-английски три фразы и несколько слов: «песня, звезды» и что-то еще в том же духе. Est-ce bien dit?[156] Считаю, что будет лучше вообще все отменить: не проводить экзамен. Что скажете?

– Если мадам согласится, то я готова.

– Искренне?

– Вполне.

Некоторое время месье Эммануэль молча курил, а потом резко обернулся и торжественно потребовал:

– Donnez-moi la main[157].

Злоба и ревность мгновенно испарились, сменившись душевной щедростью.

– Пойдемте. Не будем соперничать, будем дружить. Экзамен состоится, но я выберу удобный момент. Вместо того чтобы раздражать и мешать, как планировал еще десять минут назад, поскольку с детства завистлив и мстителен, от души помогу. В конце концов, вы одиноки в чужой стране, должны зарабатывать на хлеб и пробиваться в жизни. Известность пойдет на пользу. Станем друзьями. Согласны?

– Всем сердцем, месье. Рада обрести друга. Для меня это важнее триумфа.

– Бедняжка, – заключил профессор и, не попрощавшись, удалился.

Экзамен прошел успешно. Месье Поль Эммануэль сдержал слово и постарался мне помочь. На следующий день состоялось вручение наград, и на этом учебный год закончился. Ученицы разъехались по домам. Начались долгие каникулы.

О, эти каникулы! Забуду ли я их когда-нибудь? Думаю, нет. В первый же день мадам Бек отправилась к детям, на морское побережье. Трех остальных учительниц приютили то ли родственники, то ли друзья. Все профессора покинули город: кто-то уехал в Париж, кто-то в Бу-Марин. Месье Поль Эммануэль предпринял паломничество в Рим. Школа практически опустела, если не считать нас троих: меня, поварихи Готон и несчастной слабоумной ученицы из дальней провинции, которой мачеха запретила возвращаться домой.