Вильсон Мякинная голова

«Выручкой за то, что мнѣ удалось раздобыть у болвановъ, отправившихся на поклонъ къ проклятымъ проходимцамъ, я прежде всего уплачу свои карточные долги, а тогда забастую и не стану больше дотрогиваться до картъ. Увлеченіе азартными играми оказывается въ моемъ положеніи худшимъ изъ всѣхъ пороковъ, такъ какъ, изъ-за нетерпѣливости кредиторовъ, меня, въ случаѣ проигрыша, сейчасъ же могутъ уличить. Судья счелъ слишкомъ убыточной для себя уплату проигранныхъ мною двухъ сотъ долларовъ. Развѣ можно было признать такую пустячную затрату разорительной? Вотъ теперь онъ, разорвавъ свое завѣщаніе, дѣйствительно нанесетъ мнѣ серьезный убытокъ въ томъ случаѣ, если вздумаетъ умереть раньше, чѣмъ напишетъ новое завѣщаніе въ мою пользу. Понятно, что онъ объ этомъ даже и не подумалъ. Многіе поди имѣютъ привычку односторонне глядѣть на дѣло и видѣть только то, что согласуется съ ихъ собственными воззрѣніями. Впрочемъ еслибъ старикъ узналъ сколько долговъ успѣлъ я на себя накатать, онъ даже и безъ этой дуэли швырнулъ бы завѣщаніе въ печку. Триста долларовъ, шутка сказать! Счастье еще, что ему не доведется услышать объ этомъ долгѣ. Стоитъ только уплатить эти триста долларовъ и дѣло будетъ въ шляпѣ, такъ какъ я послѣ того ни за что въ свѣтѣ не дотронусь до картъ. Клянусь, что я не возьму ихъ въ руки, по крайней мѣрѣ, пока судья будетъ въ живыхъ! Знаю, что теперь мнѣ въ послѣдній уже разъ представляется случай вернуть себѣ его благоволеніе. Теперь мнѣ еще это удастся, но если я потомъ когда-нибудь позволю себѣ вздумаю хоть въ чемъ-либо проштрафиться, тогда уже пиши пропало.

ГЛАВА XIII

«Размышляя о томъ, сколько знакомыхъ людей, крайне непріятныхъ въ обращеніи, переселились въ лучшій міръ, невольно чувствуешь расположеніе вести себя такъ, чтобъ не пришлось встрѣчаться съ ними въ будущей жизни».

Изъ календаря Вильсона Мякинной Головы.

«Октябрь — это одинъ изъ самыгь опасныхъ мѣсяцевъ для спекуляцій съ процентными бумагами. Другими, столь же опасными мѣсяцами, слѣдуетъ признать: іюль, январь, сентябрь, апрѣль, ноябрь, май, мартъ, іюнь, декабрь, августъ и февраль.

Изъ того же календаря.

Грустно разсуждая съ самимъ собою, Томъ прошелъ глухимъ переулкомъ на задворкахъ мимо дома Мякинной Головы, а затѣмъ, мимо заборовъ, окаймлявшихъ пустопорожніе участки по обѣ стороны переулка, пока не добрался до заколдованнаго дома, обогнувъ который вышелъ на улицу. Онъ все еще пребывалъ въ самомъ злополучномъ настроеніи духа и, тяжко вздыхая, пустился въ обратный путь. Молодой человѣкъ испытывалъ величайшую потребность въ сочувствіи и думалъ, что теперь было бы очень пріятно зайти къ Ровенѣ. Въ ея обществѣ онъ, разумѣется бы, развеселился. — Ровена! — Мысль о ней заставила его сердце забиться сильнѣе, но тотчасъ же затѣмъ оно успокоилось, вспомнивъ, что тамъ пришлось бы встрѣтиться съ ненавистными близнецами.

Томъ подходилъ теперь къ дому Вильсона, съ обитаемой его стороны и замѣтилъ, что окна кабинета освѣщены. «Зайти развѣ туда?» подумалъ онъ. Другіе давали иной разъ чувствовать Тому, что онъ былъ для нихъ нежеланнымъ гостемъ, но Вильсонъ всегда держалъ себя съ нимъ очень вѣжливо и добросердечно, а добросердечная вѣжливость если и не можетъ считаться равносильной искреннему радушію, то во всякомъ случаѣ не позволитъ себѣ оскорблять чувство хотя бы даже нежеланнаго посѣтителя. Услышавъ у себя на крыльцѣ шаги и легкое покашливанье, Вильсонъ сказалъ себѣ самому:

— Это навѣрное слабохарактерный молодой кутила и шелопай Томъ. Бѣдняга наврядъ ли встрѣтитъ сегодня гдѣ-либо дружескій пріемъ послѣ такой безтактности, какою являлась съ его стороны подача жалобы въ судъ на оскорбленіе, нанесенное ему дѣйствіемъ.

Раздался смиренный стукъ въ дверь, въ отвѣтъ на который послѣдовалъ отвѣтъ: «Войдите»!

Войдя въ кабинетъ, Томъ не сказавъ ни слова и тяжело опустился въ кресло. Вильсонъ доброжелательно замѣтилъ своему гостю:

— У васъ, любезнѣйшій, слишкомъ уже печальный видъ. Зачѣмъ принимать все это такъ близко къ сердцу? Постарайтесь забыть, что васъ угостили пинкомъ.

— Дѣло совсѣмъ не въ пинкѣ, Мякинная Голова! — съ отчаяніемъ возразилъ ему Томъ. — Тутъ вышла штука въ тысячу или, что я говорю въ тысячу, — въ милліонъ разъ хуже пинка.

— Не понимаю, Томъ, что вы хотите сказать. Неужели Ровена…

— Меня отвергла? Нѣтъ, но старикъ вышвырнулъ меня за бортъ.

«Эге! — подумалъ про себя Вильсонъ, вспомнивъ о таинственной дѣвушкѣ, которую видѣлъ въ спальнѣ Тома. — Безъ сомнѣнія, Дрисколли что-нибудь про нее разузнали». Затѣмъ онъ добавилъ вслухъ, серьезнымъ, назидательнымъ тономъ: