Вина

Подобные разговоры у нас с Сергеем Гавриловичем происходили не раз. Однако было и так, что наши встречи прерывались надолго. То Сергей Гаврилович занят, то мне некогда. Вот ведь как бывает! Живем в Москве, в одном районе. «Надо встретиться как-то!» — говорим друг другу по телефону и не видимся долгие месяцы.

И работа моя над этой повестью о «его войне» затянулась тоже на годы. Чтобы закончить ее, я попросил Сергея Гавриловича написать воспоминания.

— Что вы? — взмолился он. — Какой же я писака? Всю жизнь с железом управляюсь. У меня и руки не тем всю жизнь заняты.

Но я настоял. И он через несколько месяцев занес мне две общие тетради, исписанные твердым мужским почерком, которые он назвал «Мои воспоминания». Прочитав их, я убедился, что Сергей Гаврилович может управляться не только с металлом.

На обложке первой тетради написано следующее:

«Мне бы очень хотелось, чтобы «Мои воспоминания» были напечатаны в авторитетном журнале. Был бы рад, если бы те, кого я коснулся в этом рассказе, откликнулись. Был бы горд и счастлив, если бы наконец нашлись мои спасительницы, которым я обязан жизнью. У них я в большом долгу. Ведь только ради этого я взялся за трудное для меня дело — писать воспоминания».

Тетради Сергея Гавриловича помогли мне закончить повесть. По ним не только вспоминал рассказанные мне события, но и старался понять те мысли и чувства, которые он переживал тогда, сорок лет назад, когда был молодым. Когда писал эти строки, то передо мною были не только тетради Сергея Гавриловича, но и судьбы тех его сверстников, кого я лично хорошо знал и знаю теперь. И, конечно, «моя собственная война», которая, сколько бы ни проходило лет, не забывается.

В своей повести я коснулся только одного военного эпизода в большой и достойной жизни рабочего завода ЗИЛа, нашего современника Сергея Гавриловича Темина. И если в этом повествовании отразились судьбы и других фронтовиков, то, я думаю, Сергей Гаврилович не обидится на меня. С каждым годом все меньше среди нас фронтовиков. Они становятся историей, и мой скромный труд, возможно, еще раз напомнит читателям о стойком, мужественном поколении, про которое мы еще не все знаем, но которому вечно будем благодарны, потому что оно, родившись в двадцатые годы, приняло в сороковые самый страшный и жестокий удар войны и отвело своей жизнью и смертью беду от всех нас.

1984

ФРОНТОВИКИ

1

Так случилось, что 9 Мая я оказался в старинном городке Боровске. Меня и раньше поражал этот удивительно русский город, который, кажется, совсем не тронуло время, а в то солнечное и праздничное утро он не только окончательно покорил, но и взволновал глубоко и надолго.

Зеленые улочки были запружены нарядными колоннами. Горел кумач флагов и транспарантов, играла музыка, мелькали букеты первых весенних цветов, то там, то здесь вспыхивали песни, и все это яркое и веселое шествие текло к центру города, где гремели динамики:

Этот День Победы —
Порохом пропах.

Моя машина, зажатая ликующими горожанами, сначала двигалась в колонне, а потом была вытеснена на обочину, под палисадники, к одноэтажным домам. Не пытаясь вырваться из людского плена, я стал смотреть на эту шумную, говорливую реку. Она текла к центральной площади, где был памятник героям, отдавшим свою жизнь более сорока лет назад за этот русский город, и где теперь в их честь и память горит Вечный огонь.

Вижу веселые лица молодых, слышу беззаботный щебет и гул, который идет от колонн школьников, и мне становится как-то по-особенному тревожно и радостно, будто я в том далеком мае сорок пятого.

Как хорошо, что в нашей стране существует эта славная традиция: в День Победы всенародно идти к памятникам воинам, к Вечному огню с цветами и музыкой, радуясь сегодняшним мирным дням и грустя об утратах, которые и по прошествии стольких лет не забываются. Веселая колонна школьников уже проходила мимо, как вдруг меня будто кто повернул, и я, пораженный, вздрогнул. На перекресток из другой улицы выходила еще одна колонна, и впереди нее колыхался нестройный лес бархатных знамен.

— Фронтовики… — затаенно вздохнула стоявшая рядом женщина. И сразу отовсюду отозвалось:

— Фронтовики! Ветераны! Фронтовики!

Знаменосцев было человек восемнадцать — двадцать. Они шли, стараясь выдержать ряды. Тяжелые бархатные знамена с кистями и блестящими на солнце бронзовыми ромбами наконечников покачивали их, но фронтовики все равно пытались идти строевым шагом, и в этом особая трогательность, какая-то непонятная мне боль.