Вина

— Разная, видно, Наташа, война у людей бывает. Одни могут, другие — нет. А про этот случай, кажется, я рассказывал ему… Так вот, было это еще в училище. Как раз перед выпуском. Уже полгода шла война. Она докатилась и до Кавказа, где мы учились. Появилась в горах банда. Диверсантов немцы забросили. И вот нас, курсантов, бросили ловить эту банду. Дня три мы гонялись за ней на У-2, выслеживали. И выследили. Уже глубокая осень, хоть и Кавказ, а холодно, дожди хлещут. Одежда сырая, у костров сушимся. Ну и выдавал нам командир наш граммов по пятьдесят спирту, когда мы уже совсем окоченевать начали… Хороший такой мужик был, старшина-сверхсрочник, на финской воевал, двое детей у него. У нас строевую подготовку вел, отцом его звали, хотя он только лет на десять каждого из нас и старше-то… А уже, видно, грех этот за ним был. Нам по глотку даст, а сам выпьет побольше. И мы ничего в этом дурного не видели. Еще пацаны, а он мужик. И вот ликвидировали мы эту банду, а скорее разогнали ее по горам и возвращаемся в лагерь. А с нами местный проводник. Он и говорит старшине: «Нэ нада ходить эта дорога. Здесь апасна, здесь стреляют». А наш старшина заупрямился. Всегда такой осторожный, расчетливый, все нас берег, а тут будто его подменили. Кричит на проводника: «Иди!» А тот не идет. Он тогда матюкнулся и вперед него выскочил на тропу… И прошел-то всего десятка три шагов, только из-за скалы высунулся — его и срезал какой-то бандит. Только один выстрел и был — и прямо в него. Оттащили мы его, я на груди бушлат рву, не могу понять, куда же его пуля ударила. А он уже глаза закатил, икает, и меня таким водочным перегаром обдало, что я сам чуть не упал… Тогда я первый раз видел убитого. Страшно… Только сейчас был живой, говорил, кричал, а уже человека нет. И это так на меня подействовало, так мне душу вывернула та спиртная вонь, которой он дыхнул на меня последний раз в своей жизни, что я чумным стал. Как учую этот дух, так сразу у меня тот старшина перед глазами, еще теплый, еще такой, как мы все, кто с ним шел, на привале из одного котелка ел, а уже мертвец… И не пил я всю войну. А уж в такие передряги и ситуации попадал, что, казалось, нельзя было без этого. Меня та глупая и бессмысленная смерть старшины словно перерубила надвое, все — ни грамма. И обходился, еще и в выигрыше был, самая сладкая еда мне доставалась.

— Я знаю, вы, Иван Иванович, человек железной выдержки. И все-таки мне трудно представить, как вам удавалось на войне без этого…

— А чего ты не представляешь? У тебя, как и у Михаила, какое-то дурное понимание: раз на фронте — значит, пили. Совсем не так! Боевым летчикам вообще запрещено, да и те наркомовские сто граммов в день на фронте — это ведь не пьянка.

— А мой отец рассказывал, — начала Наташа, — что у них был такой лихой обычай, который назывался гвардейским залпом. Дать залп — это выпить сразу пол-литра водки. Вот так развлекались молодые офицеры. Он говорил, были такие молодцы, которые могли по два залпа делать.

— Я не знаю, что тебе, Наташа, отец рассказывал. Могло быть и такое. Спорить не стану. И сам кое-что видел. Но все же это у тех, кто поближе к спиртному был, — у интендантов, тыловых офицеров. А отец-то твой тоже фронт прошел.

— Заместитель командира артполка, — ответила Наташа и добавила: — Он артиллерист.

— Я знаю, — продолжал Иванов. — Может, в части отца и было такое, но это ж капля в море. Да и все это ухарство фронтовыми легендами обросло уже задним числом.

— Может, и так, — виновато отозвалась Наташа, — я ведь вспомнила то, что рассказывал отец. — Она грустно умолкла, будто раздумывая, говорить ли ей дальше. — Знаете, у нас, к сожалению, в семье по-другому было, чем у вас. Отец, вы помните, много не пил. Он умел держаться. Хотя выпить любил, и я помню, с ним бывало такое, когда он не удерживал себя. Он ведь ездил в заграничные командировки и привозил оттуда всякие диковинные вина… Бар у нас в доме был всегда загружен. Мне любопытно же… Я, кажется, была уже в восьмом или девятом классе. Открыла этот бар, а там каких только бутылок нет! И все иностранные, с яркими, красивыми наклейками, аж в глазах рябит. Читаю на английском: «Белая лошадь», «Джон-гуляка», потом «Контрабандист». Это американское виски.

— Ты английский уже к тому времени в совершенстве постигла? — с издевкой спросил Иван Иванович.

А Наташа, даже не заметив этого, грустно ответила:

— Постигла, Иван Иванович. Выбрала я «Белую лошадь». Это название мне почему-то больше других понравилось. Налила в стакан хрустальный. Такой, конусом книзу, какие вы вчера выбрасывали. В него граммов сто пятьдесят вошло. И выпила. Знаете, я выпила, как воду, даже как-то обидно стало. Взрослые пьют, морщатся, а я сразу…

— И что же с тобой было?

— А ничего.

— И не вырвало?