Вина

…Мне снилась война, разоренный и весь в черных провалах Сталинград. Утром поднялся грустный, с ватной головой и ощущением, что заболеваю. Воспоминания и сны о войне, где было у меня столько горьких потерь и незабывавшихся до сих пор утрат, всегда вызывают печаль, а теперь к этому прибавлялась еще, видимо, и простуда.

Зло покосился на «стокмановскую» куртку и на открытие рождественского праздника на Александровской улице пошел в демисезонном пальто. В круговерти непогоды оно надежно укрыло меня сразу и от дождя, и от снега, и от ветра, и я благодарно вспомнил русскую пословицу о старом коне и борозде.

Александровская улица показалась одной из самых красивых в столице. Она увешана гирляндами цветных лампочек, здесь же высилась огромная нарядная елка.

Была суббота, и хельсинкцы с детьми на плечах вытеснили все автомашины с улицы в проулки. Осталась одна, и из нее доносился уже знакомый мне голос мэра Хельсинки.

— У нас есть поверие, — говорю Рае Рюминой. — Если человека слышишь дважды, то на третий обязательно увидишь.

— Господина мэра мы увидим пятого декабря, в день вашего отъезда из Хельсинки. — И она передала мне карточку с приглашением на прием в мэрии.

Я не удивился.

С последними словами мэра над головами многотысячной толпы, запрудившей улицу, вспыхнули яркие россыпи лампочек. И толпа взрывается восторженным гулом одобрения. Машина мэра, разбрызгивая поверх людей синие и красные огни, тронулась. Увлекаемый толпой, я пошел вслед, ощущая, как над головою в месиве снега и дождя гудят и потрескивают гроздья многоцветных лампочек.

Через час я окажусь на банкете, который устроило общество коммерсантов Александровской улицы в ресторане универмага «Стокман», и каждый тост будет начинаться с этих лампочек.

А сейчас я шел по этой нарядной улице, и когда толпа вынесла меня на площадь, то узнал, что она называется Сенатской. Повернул голову и увидел прекрасное здание Смольного и нисколько не удивился. Я бы, наверное, не удивился, если бы здесь же обнаружил Адмиралтейство и петропавловский шпиль. Все нормально, все путем… Я на верной дороге к «открытию», которое объяснит все эти удивительные совпадения.

…Заканчивается изысканный рождественский обед общества коммерсантов Александровской улицы, и меня представили совсем молодому высокому господину — Илкке Арволу. Я удивился, узнав, что он директор столь знаменитого универмага. И тут же удивился еще раз, когда он свободно заговорил по-русски.

После полуторачасового обеда, где звучала только финская речь, я попал в родную стихию.

— Вы учились в Советском Союзе?

— Нет.

— Жили у нас?

— Нет.

— Где же вы так хорошо изучили русский?

— В Финляндии. В этом году я впервые побывал в Москве — вел переговоры о поставках товаров для посольств в вашей столице. Я изучал русский, учитывая широкую перспективу торговых отношений с Россией…

Вручая мне проспект товаров своей фирмы, Арвола улыбнулся:

— Покупайте только у нас, и ваше благополучие обеспечено.

Я согласился и рассказал о куртке.

— Нет, вы не заболеете, — смеялся молодой коммерсант. — В нашей куртке не простужаются, если выпить русскую водку…

До конца дня я был в том же кем-то запрограммированном «биополе», а вечером со мною произошел анекдотический случай.

Поужинав в кафе своей гостиницы, я попросил кофе и пирожное. Официант удивленно посмотрел на меня и переспросил:

— Кофф? Бисквите?

— Да, — кивнул я, не понимая его удивления. — Каффе унд бисквите, — подтвердил я для верности на немецком.

Официант пожал плечами и удалился, а через несколько минут поставил передо мною роскошный бисквит и… бутылку пива.

— Я просил кофе?

Официант молча повернул бутылку ко мне золотой этикеткой, и я увидел на ней четыре больших красных буквы «КОФФ».

— ??! Неужели здесь и кофе подают в бутылках?

Налил в бокал, посмотрел на свет — янтарь. Пригубил. Отличное пиво…

Рассматривая этикетку, обнаружил русскую фамилию Синебрюхова, основателя фирмы, и дату «1819». Эту фамилию я уже встречал. Династия купцов Синебрюховых собирала произведения искусства. Многие картины Репина, которые я видел на выставке, из их коллекции.

4

Перед сном я опять читал Ганса Селье, и его тревога за человека и человечество передавалась мне. Главной задачей и целью жизни ученый видит в достижении человеком внутреннего мира, а также мира между людьми и между человеком и природой. Сколько поколений билось над этими, казалось бы, само собою разумеющимися нормами общежития.

…Откуда в людях агрессивность и непримиримость? Почему без них нельзя… Я живу в чужой стране, хожу по незнакомым улицам и не чувствую себя отверженным и одиноким. Некоторые меня принимают за финна и заговаривают со мною. Я будто попал в магнитное или какое-то другое поле притяжения наших культур и историй, и мне легко… У человечества тоже одна история и одна культура, которые мы называем цивилизацией. Ей угрожает термоядерная катастрофа…

Об этом знают все, но мир, словно заведенный, не может остановиться. Американская печать восторженно пишет о лазерном оружии и о размещении его в космосе…