Вина

Как относилась она тогда к нему, Ивановы могли только гадать. Михаил не позволял родителям вмешиваться в свои личные дела. Его поддерживал в этом и Иван Иванович.

— Пусть решает сам, — говорил он жене, когда та требовала от мужа вмешаться «в маету сына» и кричала: «Ты отец или не отец?» — Отец, — спокойно отвечал Иван Иванович, — но ведь и он уже не мальчик.

Шли годы, и Маша все сильнее не любила Наташу и делала все, чтобы «отвадить» от нее сына. Однако не таков был Михаил. Он не перечил матери, но и не слушал ее советов.

Так и тянулось его ухаживание за красавицей Наташей, и в семье Ивановых, где все эти годы был мир и лад, будто появилась трещина, которая из года в год угрожающе разрасталась. Однажды от друга Михаила Сергея Коржова Иван Иванович услышал, что Наташу в ее богемной московской среде называют, как жену Пушкина — Натали. Это больно царапнуло его самолюбие, он собрался поговорить с сыном, но, видя, как тот переживает свои неудачи, промолчал. «Мужчина должен решать все сам», — думал Иван Иванович и лишь с тревогой следил за «маетой» сына.

А с Михаилом происходило то, что происходит с молодыми людьми в этой ситуации. Он возвращался со свиданий то окрыленный, то убитый, но не отступал, шел на них опять, а когда Наташа уезжала в Москву, отправлялся вслед за ней.

Михаил окончил институт и работал инженером на монтаже турбин. Дела на службе шли хорошо, он уже руководил группой наладчиков, а вот личная жизнь, как горестно вздыхала Маша, «не складывалась». Теперь это видел и Иван Иванович, и он уже не отговаривал жену, когда та окольными путями пыталась выяснить, что же произошло у их сына с Наташей. Однако Иванов по-прежнему протестовал и обрывал Машу, когда та принималась поносить девушку. Но сдержать жену было непросто.

— Закружила ему, дураку, голову эта вертихвостка! — рвала душу стенаниями жена. — Пропадает парень на глазах, и помочь ничем не можешь… Будто отравой опоила…

Иван Иванович, конечно, и сам понимал, что у Михаила завязался тяжелый узел. В душе ему нравилась настойчивость сына, нравилось, что он прикипел не к какой-то дурнушке (могло ведь быть и так, любовь, слепа!), а влюбился в самую красивую девушку, какую он только видел за всю свою жизнь и какую ему самому не удалось встретить, а вот он, его сын, встретил. Так чего же отступать? И он сказал как-то Михаилу, когда тот, угрюмый, вернулся из Москвы:

— У тебя все по-мужски. Пока не замужем, от таких, как твоя Наташа, не отступаются. — Он так и сказал «твоя», подчеркивая это слово, будто и не сомневался, что она будет женою сына.

Сказать-то сказал, а потом сам же и пожалел о своих словах, видя, как сын мается, а не отступает. Это кому-то можно было так сказать, а тут твоя кровь и твоя плоть и его терзания и муки — твоя печаль и боль.

Говорят, капля долбит камень. Михаил добился своего. Ему было двадцать пять, ей — двадцать четыре. Они поженились.

Не было пышной свадьбы, хотя Иван Иванович желал этого — женил единственного сына и на той, какую тот определил себе в суженые чуть ли не в детстве. А Наташа не захотела, сослалась на смерть отца, который умер год назад. Будущая свекровь поддержала ее, и они отпраздновали это событие скромно.

Вопреки страхам и гаданиям жены семейная жизнь у молодых началась нормально, даже хорошо пошла. Через год родился Антон. Михаил получил от завода однокомнатную квартиру, Наташа стала работать в художественно-архитектурном училище и по-прежнему продолжала писать статьи в газеты и журналы.

Года через три Михаила послали на работу в Индию. Там на строящихся государственных предприятиях монтировалось наше оборудование. Пробыли они в Индии почти четыре года и еще два года в Пакистане…

Приезжали в отпуск довольные, счастливые. Михаила ценили как специалиста. Вступили в жилищный кооператив, купили машину. Наташа училась в заочной аспирантуре в Москве, сдавала кандидатские экзамены, и все, казалось, шло наилучшим образом…

«Так где же ты, Иван Иванович, проглядел эту беду?»

«Почему я, а не Михаил?» — спросил кого-то Иванов.

«Ты, Иван Иванович, ты, — настоял тот, — за детей отвечают родители. И за их успехи, и за поражения расплачиваются они».

Вина родителей… Мир только обновляется молодыми, а живет он стариками, по их правилам и законам… Ну как можно обвинить Антона в каких-то грехах, хотя и будущих! Такой же светлой и чистой душой была его мать Наташа. Боже, какой это был ребенок — ангел! Иван Иванович и сейчас помнит, как выходила Наташа из подъезда в золотой шубке, белой шапочке, с ранцем за плечами и всем, кто с ней встречался, говорила свое обворожительное «здравствуйте». А если кто не смотрел в ее сторону, Наташа непременно крикнет: «Дядя, здравствуйте!», и в улыбке расцветает ее ангельское личико, и человек, пораженный, остановится и в ответ радостно закивает ей, будто действительно встретился с земным чудом. «В школу идешь, Наташа?» — «В школу!» — И, сорвавшись с места, побежит догонять своих сверстниц.