А тем временем, мягко, деревья вокруг неё, ели высокие и могучие, ольхи стройнее, проворней, начали, в колыханьях ветерка, танцевать вместе, с таким зрелищем из окна своей спальни она росла, с именно этими партнёрами, и к Прерии на поляну вышел молодой человек до того светловолосый и по меркам её поколения на вид до того хитрый, что поначалу она заподозрила тут участие НЛО. Он слышал бой вертолётных лопастей и её крики, а за гриф он нёс старую акустическую гитару с натрафареченными буквами кириллицы — так, словно собирался ею сражаться как оружием. Звали его Алексей, и он находился в самоволке с русского рыболовного судна, зашедшего в Винляндию по какой-то срочной ремонтной надобности генератора.
— Перебежчик? — спросила Прерия.
Он рассмеялся.
— Ищу американский рок-н-ролл. Знаешь Билли Блёва и «Рвотонов»? — Ещё бы. — Очень знаменитые в Советском Союзе. Знаешь «Гаражные плёнки 83-го»?
— Ага, они их сложили в большую банку от арахисового масла, запечатали, изолировали от воды и сбросили с дамбы на Старом Большом Пальце в океан, хотите сказать…
— Во Владивостоке их много где крутят. Я всё соло Билли разучил, Крюка тоже.
«Кино в Девять», более обычных баскетбольных эпосов, оказалось историей трансцендентного мужества со стороны благородных, но обречённых «Озёрников Л.А.», когда они сражались в адских и нечеловеческих условиях в «Бостонском саду» против неразборчивого в средствах противника, враждебно настроенных судей и болельщиков, за чьё поведение было бы стыдно их матерям, если б матери не сидели тут же, не орали эпитеты, портя «Озёрникам» свободные броски, плеща пивом в детей, когда страсти накалялись, и так. Честно говоря, продюсеры изо всех сил старались, чтобы «Кельтики» хорошо выглядели. Кроме Сидни Пуатье в роли Кей. Си. Джоунза, там снимались Пол Маккартни, в своей первой кинороли, он играл Кевина Макхейла, и Шон Пенн в роли Лэрри Бёрда. Со стороны «Озёрников» выступали Лу Госсетт-мл. в роли Карима Абдул-Джаббара, Майкл Даглас в роли Пэта Райли и Джек Николсон в роли себя. Вато и Кровнику, досмотревшим его до конца у себя в гараже в Винляндии, ибо оба были страстными поклонниками «Озёрников», пришлось найти другую тему для свары.
— Скажи-ка, Кровник, — заметил Кровник, агрессивно, — а на Джеке сегодня отпадно правильные очки.
Вато фыркнул.
— Их надевашь, когда глушак сработыть надо, Вато, ты на них гля, они ж ему даже зрачков не закроют.
— А что это у тебя на лице, Кровник? Те они для чё, с контрами хариться? — Ууух! — оба на минутку отвлеклись, когда Лу Госсетт-мл. вроде как заложил идеальный небесный крюк.
Вечер тянулся вяло, никто им не звонил всю картину, к душераздирающему завершению коей Вато и Кровник извели на двоих целую коробку «Клинексов Мужского Размера». Ближе к полуночи раздался звонок. Вато снял трубку и повесил, моргая и качая головой.
— Сам знаешь, кто это был, правда же.
— Только сердце больше кровью обливается, Кровник, не говорит мне.
— Бирк Вонд, чувак. Лично. У него «хьюи» на склоне, а тачка в ручье.
— Патрон дослать и на предохранитель, Кровник.
— По коням, Вато.
По телефону Бирк был невнятен относительно того, как он вылетел на вертолёте, а оказался в машине. Никакого перехода он не сознавал. Но машина была необычной, почти без компрессии, не в силах перебираться ни через какие, помимо самых пологих, склоны, пока наконец не остановилась совсем и не отказалась заводиться вновь. А у дороги как раз подвернулся телефон, и светящийся указатель сказал «ВАЛЯЙ», поэтому он снял трубку, а там на другом конце оказался Вато. Чувствовал он себя несколько отчуждённым, не мог сосредоточиться или, что странно, припомнить что-нибудь существенное перед тем, как очутился за рулём слабеющей, незнакомой машины, чей аккумулятор наконец совсем умер, и фары слабо померкли во тьме.
Наконец вдали он увидел огни, вроде ходовых у судна в море… в пейзаже к этому времени уже ничего больше не осталось — Бирк и дорогу-то едва различал. «Ф350»,
— Заскакивай, Кровник.
— А с машиной что?
— С какой машиной?
Бирк огляделся, но машины нигде было не видать. Он залез в кабину рядом с Кровником, и они тронулись по почти беспросветной дороге. Покрытие вскоре сменилось на грязевое, а с обеих сторон стали напирать деревья. Крутя баранку, Вато рассказывал старую историю юроков про человека из Турипа, миль пять выше по реке Кламат от моря, он потерял молодую женщину, которую любил, и вслед за нею отправился в страну смерти. Найдя лодку Иллы, того, кто перевозит мёртвых через последнюю реку, он вытащил её из воды и пробил ей днище камнем. И десять лет после этого никто на свете не умирал, потому что лодки не было их перевозить.