Виннету

– Этот молокосос уже наделал столько дел? Именно наделал, это наверняка воровство, разбой и грабеж. Мы-то уж знаем. Все краснокожие грабят и воруют.

Это было тяжкое оскорбление, но трое пришельцев сделали вид, что не расслышали. Они обступили медведя и принялись его осматривать. Клеки-Петра нагнулся, внимательно обследовал раны и сказал, обращаясь ко мне:

– Он сдох от ударов ножом, а не от пуль.

Видимо, из укрытия он видел, что произошло, слышал нашу с Рэттлером ссору и теперь подтвердил, что я прав.

– А это мы еще посмотрим! – напыжился Рэттлер. – Что ты понимаешь в медвежьей охоте, горбатый бакалавр? Снимем шкуру с медведя и увидим, какая рана оказалась смертельной. Я не дам себя обмануть гринхорну!

При этих словах Виннету тоже склонился над медведем, ощупал его раны и спросил на хорошем английском языке:

– Кто бросился на него с ножом?

– Я.

– Почему мой юный белый брат не стрелял?

– При мне не было оружия.

– Здесь лежат ружья!

– Они не мои. Те, кому они принадлежат, побросали их и залезли на деревья.

– Идя по следу медведя, мы услышали испуганные крики. Уфф! Белки и скунсы залезают на деревья при появлении врага, мужчина же должен сражаться; если он отважен, то победит самого сильного зверя. Мой юный белый брат отважен, почему его здесь называют гринхорном?

– Потому что я впервые на Диком Западе и совсем недавно здесь.

– Бледнолицые – странные люди. Юношу, который с ножом бросается на страшного гризли, называют гринхорном, а те, кто со страху лезут на деревья и воют там от ужаса, считают себя опытными вестменами. Краснокожие справедливы, у них мужественный не может называться трусом, а трус отважным.

– Мой сын правильно сказал, – подтвердил отец, его английский был немного хуже. – Этот бледнолицый уже не гринхорн. Тот, кто убил серого медведя, храбрый герой. А если он к тому же спас других, то заслуживает благодарности, а не оскорблений. Хуг! Я сказал!

Как велика была разница между моими белыми коллегами и презираемыми ими индейцами! Чувство справедливости склонило краснокожих к свидетельству в мою пользу, что требовало немалого мужества: ведь их было трое, а они выступили против вестменов. Но это не испугало индейцев, и они спокойно, с достоинством, медленным шагом прошли мимо нас. Мы последовали за ними. Инчу-Чуна увидел вбитые в землю вешки, остановился и, обернувшись ко мне, спросил:

– Что это значит? Бледнолицые хотят измерить эти края?

– Да.

– Зачем им это?

– Чтобы построить дорогу для огненного коня.

Выражение спокойной задумчивости исчезло с лица старого индейца. В нем загорелся гнев.

– Ты пришел с этими людьми? – спросил он.

– Да.

– Ты измерял вместе с ними?

– Да.

– И тебе платят за это?

– Да.

Смерив меня презрительным взглядом, он с упреком обратился к Клеки-Петре:

– Ты говоришь нам красивые слова, но они лживы. Вот мы увидели бледнолицего с отважным сердцем, искреннего и честного, а спросив, что он здесь делает, выяснили: за деньги ворует нашу землю. Бледнолицые могут выглядеть хорошими или плохими, но внутри они все одинаковы.

Должен признаться, что в тот момент я ничего не сумел сказать в свое оправдание. В душе я испытывал стыд, так как вождь был прав.

Во время схватки с медведем геодезисты со старшим инженером укрылись в палатке и наблюдали оттуда в щелочку за происходящим. Завидев нас, они вышли и, с недоумением поглядывая на неизвестно откуда взявшихся индейцев, принялись расспрашивать, как удалось справиться с медведем. Рэттлер отрезал:

– Мы застрелили его, и на обед будут медвежьи лапы, а вечером окорок.

Трое гостей взглянули на меня – неужели промолчу? Я не вытерпел:

– Медведя не застрелили, это я заколол его ножом. Вот эти люди признали мою правоту, но пускай Хокенс, Стоун и Паркер, когда вернутся, рассудят нас. Пусть они скажут свое слово, а пока я никому не позволю прикоснуться к медведю.

– Какого дьявола! Буду я еще прислушиваться к их мнению! – взорвался Рэттлер. – Пойду со своими людьми и освежую медведя, а кто нам захочет помешать, получит дюжину пуль в живот!

– Не кипятитесь, мистер Рэттлер, не то лопнете! Я ваших пуль не испугаюсь, не то что вы медведя, и запомните: меня не загоните на дерево. Впрочем, я разрешаю вам отправиться на ту полянку, но лишь для того, чтобы предать земле вашего товарища. Нельзя же его так оставлять.

– Кто погиб? – испуганно спросил Бэнкрофт.

– Да Роллинс, – ответил Рэттлер. – А погиб из-за чужой глупости, мог бы и уцелеть.

– Как это? По чьей глупости?

– Он вместе с нами бросился на дерево и уже почти вскарабкался, но тут прибежал этот гринхорн и раздразнил медведя. Тот в ярости бросился на Роллинса и разорвал его на куски.

Это была уже такая наглая ложь, что я от возмущения в первый момент потерял дар речи. Опомнившись, спросил Рэттлера:

– Вы уверены в этом, сэр?

– Да! – И он вытащил револьвер, приготовившись к нападению.

– Вы настаиваете на том, что Роллинс мог спастись, а я помешал ему?

– Да.

– А разве медведь не схватил его еще до меня?

– Ложь!

– Что ж, придется заставить вас сказать правду.