Виннету

– Вам легко говорить, а где найдешь другого такого безнадежного гринхорна! Но я вас предупреждаю, сэр, если с вами что-нибудь случится, попомнят меня эти краснокожие! Да я им… Да я их… Сэр, тут у меня одно сомнение возникло. Насколько я успел вас узнать, принципы у вас того… слишком гуманные, вам трудно решиться на убийство. Оглушить – другое дело. Так вот, не думаете ли вы пощадить своего противника?

– Я? Ну, как сказать… гм!

– Гм? Сейчас не время издавать какие-то странные хрюкающие звуки. Вы будете драться не на жизнь, а на смерть!

– А если я его раню?

– Вы уже слышали, рана не в счет, надо противника обязательно убить!

– Я думаю о такой ране, которая лишит его возможности продолжать бой.

– Какое это имеет значение? Вас все равно не признают победителем и выставят другого противника. В условиях поединка ясно сказано, что побежденный должен умереть, непременно умереть! Слушайте меня внимательно, юноша: если вы только раните противника, вам придется добить его, нанести последний удар просто из жалости. И никаких гуманных принципов! Кайова разбойники, и именно они виноваты во всем. Началось с кражи лошадей у апачей, помните? Убивая одного из этих негодяев, вы спасаете жизнь многим апачам, а если вы его пощадите, апачи погибнут. И еще. Скажите мне одну вещь, только откровенно. Вы случайно не падаете в обморок при виде капли крови? Успокойте меня!

– Для вас так это важно, Сэм? Не волнуйтесь. Я не собираюсь быть снисходительным к противнику, потому что и он не пощадит меня. Я должен спасти жизнь многим людям. Это будет настоящий поединок.

– Прекрасно! Вот умные слова! Теперь я спокоен, а то было такое ощущение, словно я отдаю на заклание собственного сына. И все-таки, лучше бы мне самому взяться за нож. Может, позволите, сэр?

– И речи быть не может, дорогой Сэм! Во-первых, я, откровенно говоря, думаю, что лучше уж погибнуть несуразному гринхорну, чем опытному вестмену, вроде вас, а во-вторых…

– Ну, будет! Кому нужен такой старый хрыч, как я, тогда как вы, молодой…

– Ну, ну, будет! – прервал я его точно так же, как он меня. Во-вторых, это вопрос чести, и я никому не позволю заменить меня в поединке. Да и вождь не пойдет на это. Он жаждет моей крови.

– Вот это никак не укладывается в моей голове! Он действительно ополчился на вас, именно на вас. И все-таки я надеюсь, наша возьмет. А сейчас – внимание! Идут!

Индейцы медленно приближались. Их было меньше двухсот человек, потому что многие остались сторожить пленных. Тангуа провел их мимо нас на заранее выбранное место. Индейцы встали в круг, заняв три его четверти и оставив нам, белым, одну. Когда мы встали на свое место, вождь подал знак. Из рядов краснокожих вышел воин атлетического сложения. Все оружие, кроме ножа, он положил на землю и обнажил тело до пояса. Увидев его великолепный торс, все подумали – плохо мое дело. Вождь вывел его на середину круга и, с трудом скрывая торжество, провозгласил:

– Вот это и есть Мэтан-Аква, Нож-Молния, самый сильный воин кайова. Его нож еще не знал поражения. От его удара враг валится, точно сраженный молнией. С ним будет драться бледнолицый, Шеттерхэнд.

– Черт бы его побрал! – прошептал Сэм. – Это ведь настоящий Голиаф! Дорогой сэр, вам конец!

– Неужели?

– Не стройте из себя героя! Есть только один способ победить этого громилу.

– Какой?

– Не затягивать поединок, кончать скорее, иначе индеец измотает вас, и тогда вам крышка. А как там ваше сердцебиение?

Схватив меня за запястье, Сэм нащупал пульс.

– Слава тебе Господи, не более шестидесяти ударов в минуту, значит, нормально. Не волнуетесь? Не боитесь?

– Только этого не хватало! Нервничать и бояться сейчас, когда жизнь зависит от хладнокровия и выдержки. Имя этого великана так же красноречиво, как и его внешний вид. Тангуа выбрал нож, потому что есть у них такой мастер. Проверим, действительно ли он непобедим!

Разговаривая с Сэмом, я тоже разделся по пояс, хотя это и не было предусмотрено условиями поединка, но я не хотел, чтобы меня заподозрили в попытке хоть как-то защититься от ударов ножа. Карабин и револьверы я отдал Сэму. Сердце бедняги стучало так громко, что даже мне было слышно. Я же был спокоен и надеялся на успех.

Рукоятью томагавка индейцы начертили на песке восьмерку с диаметром каждого круга около метра, и Тангуа велел бойцам занять свои места. Нож-Молния презрительно взглянул на меня и сказал:

– Хилое тело бледнолицего дрожит от страха. Осмелится ли он войти в очерченный круг?

Не успел он закончить, как я уже оказался в круге.

– Смотрите, какой храбрец! – продолжал издеваться Мэтан-Аква. – Мой нож проглотит его. Великий Маниту отдает бледнолицего мне, отняв у него разум.

Обмен оскорблениями перед поединком – необходимая часть ритуала индейцев. Меня сочли бы за труса, если бы я смолчал, и я ответил:

– Ты воюешь языком, а я вынужден ждать тебя с ножом. Встань на свое место, если не боишься.

Одним прыжком Мэтан-Аква занял место во втором круге восьмерки и крикнул со злостью:

– Я боюсь? Мэтан-Аква боится бледнолицего? Вы слышали, воины кайова! Я отниму жизнь у белого пса одним ударом!