Виннипегская Стена и я

Я не удивилась, когда из него вырвался голодный звук, и он прислонился бедром к стойке, наблюдая, как я добавляю в большую миску, в которую всегда накладываю ему еду, шпинат. Краем глаза я взглянула на него, рассматривая цветные синяки на его твердом лице.

И меня это злило.

— Из-за чего у тебя такое выражение на лице? — спросил мужчина, который, как я предполагала, ничего обо мне не знал, в то время как я отмерила два стакана зерна и бросила их в миску.

Пожав плечом, я добавила сверху три стакана турецкого гороха.

— Я злюсь из-за твоего лица.

Он усмехнулся, а я застонала, понимая, что только что произнесла.

— Я не это имела в виду. У тебя нормальное лицо. Очень симпатичное, — заткнись, глупая. Просто, черт побери, заткнись. — Это из-за твоих синяков. Я чувствую вину. Я должна была что-то сделать, когда это произошло, вместо того, чтобы с этим разбирался ты.

Забрав у меня миску, он удерживал ее между нами и посмотрел мне в глаза. Выражение на его лице было открытым и задумчивым, но я поняла, что в нем не осталось гнева. Его, правда, не волнует то, что произошло, совсем.

— Не волнуйся об этом. Я сделал то, что хотел.

Он всегда делал то, что хочет. Что тут нового?

— Ага, но это произошло давно.

— И из-за этого я чувствую еще больше ответственности, Ван.

Я нахмурилась.

— За что?

— За все. Что не замечал. Не заботился. Не вел себя так, чтобы ты чувствовала, что можешь рассказать мне обо всем, — его голос был хриплым и немного резким.

У меня закололо сердце.

Мне, на самом деле, стало больно от его признания.

По правде, когда я на него работала, я знала, что мы не ЛДН. (Примеч.: лучшие друзья навеки). Я знала. Но слышать, как он говорит подобное...

Все это было похоже на ультрасвежий ожог на деликатно очищенном месте. И это местечко прямо по центру груди. Самое важное место.

Мне потребовалась вся моя эмоциональная зрелость, чтобы не... ну, я не уверена, как реагировать. Но я понимала, чем больше подавляла боль, тем сильнее я не хотела, чтобы он был честен со мной. Это не новость. Он не заботился обо мне, воспринимал меня как должное. Но хоть сейчас он это понимает, верно?

Ага, я говорила себе это, но это не помогало. Мне хотелось разреветься, но я не собиралась этого делать. Это не его вина.

Я заглянула ему в глаза.

— Все нормально. Сейчас ты кое-что сделал, — я сделала шаг назад. — Наслаждайся едой. Утром я начала украшать елку, но остановилась, чтобы отправить пару писем. Сейчас я собираюсь все закончить.

Его шоколадные глаза секунду рассматривали мое лицо, и я знала, даже если он ничего не сказал, он все заметил.

Эйден либо не хотел иметь дело с тем, что я раскисла, или понимал мою нужду зализать свои раны в одиночестве, но он остался верен своему слову и позволил мне уйти с кухни.

***

Утром я оставила в гостиной настоящий хаос. В оберточной бумаге будто взорвалась бомба, и повсюду стояли коробки. Вчера я прошлась по магазинам, чтобы купить рождественские украшения, и потратила очень много денег, но меня это не слишком волновало, потому что я впервые самостоятельно купила дерево.

В своей квартире я не устанавливала елку, потому что дома меня почти не бывало, да и места там не было. Вместо этого я устанавливала освещенное дерево в девяносто сантиметров, и клеила на него гирлянды. Хотя, в этом году это дерево стояло в моей спальне.

Здесь, у Эйдена и Зака, я установила двухметровую сосну «Дуглас», которую Зак помог мне донести и установить. В доме, где много высоких парней, нет ни одной ступенчатой лестницы, поэтому я притащила в гостиную табуретку, чтобы дотянуться до мест, куда не доставала. Этим утром погас свет, и пара лампочек перегорели.

Обычно мне нравилось украшать рождественское дерево. Пару раз у мамы дома мы делали это, но лишь когда оказалась в приемной семье, то поняла, что украшение елки — это особенное дело. Именно тогда это стало много для меня значить. Забираясь на стул, я не могла игнорировать мысль, которая вертелась у меня в голове.

Ему было плевать на меня.

Или, по крайней мере, он не ценил меня.

Второй вариант даже хуже, чем первый.

Некоторое время я работала в тишине; обернула красивую красную ленту вокруг ветвей и отошла, чтобы ее поправить. Когда я открывала остальные коробки с мишурой, то ощутила его присутствие в комнате.

Эйден стоял между коридором и гостиной и осматривал комнату и украшения, которые мне осталось развесить. Свечи в форме оленей, красная сверкающая рождественская елка из проволоки, венок на каминной полке, и, наконец, три свисающих чулка.

Три свисающих чулка я повесила вчера, на каждом написав заглавные буквы наших имен. Черный для Эйдена, зеленый для Зака и золотой для меня.

В конце концов, он оторвал свой взгляд от чулков и спросил:

— Нужна помощь?

«Я не буду воспринимать это на свой счет», — сказала я себе.

— Конечно, — я протянула ему коробку, которую только что открыла.

Эйден взял, посмотрел на украшения на дереве и перевел взгляд на меня.

— Куда ты хочешь их повесить?

— Куда угодно.