— Мне было интересно, поднимешь ли ты когда-нибудь эту тему, — пробормотала я.
Здоровяк тоже повернулся, чтобы смотреть мне в лицо; лицо не выражало никакого гнева от недавних воспоминаний.
— О чем, черт побери, ты думала?
Я вздохнула.
— Не все из нас получили стипендию, хвастун.
— Но есть более дешевые колледжи, в которые ты могла бы поступить.
Эх.
— Ага, но я не хотела ни в один из них, — ответила я и поняла, как глупо это прозвучало. — И да, сейчас я немного об этом жалею, но что я могу поделать? Дело сделано. Я была упрямой и глупой. И я никогда не делала того, что хотела, понимаешь? Я просто хотела уехать.
Эйден недолго обдумывал мои слова, потом подпер голову кулаком и спросил:
— Кто-нибудь о них знает?
— Ты шутишь? Ни в коем случае. Если кто спрашивал, я говорила, что получила стипендию, — наконец-то я кому-то об этом призналась. — Ты первый человек, которому я в этом признаюсь.
— Ты даже Заку не говорила?
Я уставилась на него.
— Нет. Мне не нравится рассказывать всем, что я идиотка.
— Только мне?
Я показала ему язык.
— Заткнись.
Не важно, сколько мне лет, первое, что приходило мне на ум каждое утро двадцать пятого декабря, это — Рождество. Под елкой не всегда оказывались подарки, но после того, как я научилась не ждать ничего, магия этого дня не исчезла.
Мое волнение не сдерживало и то, что утром я проснулась не в своей комнате. Я лежала на своей стороне кровати, натянув одеяло до подбородка. Передо мной был Эйден. Кроме его макушки я видела лишь сонные карие глаза. Я улыбнулась ему.
— С Рождеством, — прошептала я так, чтобы мое утреннее дыхание не ударило ему прямо в лицо.
Стягивая одеяло со своего носа, он сладко зевнул.
— С Рождеством.
Я собиралась спросить, когда он проснулся, но было очевидно, что совсем недавно. Он потер глаза и снова беззвучно зевнул. А потом вытянул руки над головой и потянулся. Эти длинные, загорелые руки с туго натянутыми мышцами доставали до изголовья кровати, его бицепсы увеличивались в размере, пока он вытягивал пальцы, как большой, ленивый кот.
И я не могла не пялиться, пока он не поймал меня.
А потом мы просто смотрели друг на друга, и я знала, мы оба думаем об одном и том же: о предыдущей ночи. Не о длинном разговоре о наших родителях — и об абсолютной честности между нами — а о том, что произошло после.
Фильм. Чертов фильм.
Не знаю, о чем, черт возьми, я думала, и я чертовски хорошо осознавала, что была сонной, когда спросила, не хочет ли он посмотреть мой любимый детский фильм. Я смотрела его сотни раз. Сотни. Он дарил мне ощущение любви и надежды.
И я была идиоткой.
И Эйден, будучи хорошим человеком, который позволял мне почти все, чего я хотела, ответил:
— Конечно. Но я, вероятно, засну во время просмотра.
Он не уснул.
Если я что и узнала этой ночью, так это то, что не существовало невосприимчивых людей в тот момент, когда Литтлфут
Когда настал этот ужасный, жуткий момент в мультфильме «Земля до начала времен», мое сердце до сих пор не научилось справляться, и я чувствовала себя так грустно, что икала громче, чем обычно. Мое зрение помутнело. Я задыхалась. Слезы текли из моих глаз, как мощная Миссисипи. Время и десятки просмотров не закалили меня для этого момента.
И когда я вытирала лицо и пыталась напомнить себе, что это всего лишь фильм, и маленький динозавр не потерял свою любимую маму, я услышала всхлип. Всхлип, который исходил не от меня. Я не очень осторожно повернулась и увидела его.
Я заметила блестящие глаза и то, как он сглотнул, и его горло дернулось. Затем я заметила косой взгляд, который он бросил на меня, пока я справлялась с собственными эмоциями, и мы смотрели друг на друга. В тишине.
Здоровяк не справился с этим, и если и было во Вселенной особенное время для просмотра этого мультика, то это было оно.
Я смогла лишь кивнуть ему и подняться на колени, а потом я наклонилась и обняла его руками за шею, приговаривая успокаивающим голосом:
— Я знаю, Здоровяк. Я знаю, — даже если в этот момент на глаза мне снова навернулись слезы и, возможно, из моего носа текли сопли.
Но самое удивительное то, что он позволил мне это. Эйден сидел и позволял мне обнимать его, позволял прижиматься щекой к его макушке и говорить, что все нормально. Может, это произошло, потому что мы только что обсуждали неправильные отношения с нашими семьями, или потому, что то, что ребенок теряет маму, самое печальное, что может произойти в мире, особенно когда это невинное животное, не знаю. Но мне было чертовски грустно.