— Къ тому же, — продолжалъ онъ, — въ Англіи такъ же, какъ и у насъ, теряются добрые старые обычаи. Уже многіе англичане пьютъ одну лишь воду, и судя по тому, что мн говорили, теперь не считается изящнымъ, чтобы сеньоры посл обда уходили бесдовать въ салонъ, въ то время какъ мужчины, оставаясь за столомъ, напиваются до того, что слуги ихъ должны дать себ трудъ вытаскивать ихъ изъ-подъ стола. Т, которые все-таки еще напиваются, чтобы показать, что они сеньоры, пьютъ не хересъ, какъ здсь у насъ, когда его даютъ имъ даромъ, а «виски» съ содой и другими отвратительными смсями. Англичане вырождаются, они теперь уже далеко не т, какими были въ прежнія времена, когда фирма Дюпона посылала бутылками или боченками хересъ сеньору Питту, Нельсону, Веллингтону и другимъ.
Монтенегро смялся, слушая эти жалобы донъ-Висенте.
— Смйтесь, молодой человкъ, смйтесь. Вс вы одинаковы: не знавъ хорошей поры, вы удивляетесь, что мы, старики, находимъ ныншнія времена плохими. Прежде вино стоило въ десять разъ дороже теперешняго;. Спроси-ка у твоего отца, который, хотя и мене старъ, чмъ я, а все же зналъ золотое времячко. Деньги обращались въ ту пору въ Херес все одно, что воздухъ. Рабочіе въ виноградникахъ получали отъ тридцати до сорока реаловъ въ день, и позволяли себ иногда фантазію прохаться въ коляск и въ лакированныхъ башмакахъ. He было тогда никакихъ газетъ, не было никакого зубоскальства, никакихъ митинговъ; гд собиралась людская толпа, тамъ слышались звуки гитаръ, плись псни, шла пляска, такъ что любо было смотрть и слушать. Еслибъ тогда явился Фернандо Сальватьерра — этотъ другъ твоего отца — со всми своими розсказнями о бдныхъ и богатыхъ, о раздл земли и революціяхъ, ему бы подали стаканъ вина и сказали бы: «Садитесь къ намъ въ кружокъ, товарищъ, пейте, пойте, танцуйте съ двушками, если вамъ вздумается и не печальтесь о нашемъ жить-быть — оно не изъ худшихъ». Но англичане почти совсмъ перестали пить наше вино — денегъ въ Херес куда меньше, и он, проклятыя, тавъ запрятаны, что никто ихъ не видить. Рабочіе въ виноградникахъ получаютъ всего десять реаловъ поденной платы, и ихъ лица теперь, что твой уксусъ. Скажу одно — денегъ, побольше денегъ, какъ въ былыя времена, и окончатся вс эти стачки и проповди Сальватьерры и его сторонниковъ, и исчезнетъ всякая нужда, всякія непріятности и ужасы.
Какъ разъ въ ту минуту позвали сеньора Висенте по длу и, уходя, онъ сказалъ Фермину:
— Оставь записку съ заказомъ въ камер обскур и смотри — не смй больше приносить мн рецептовъ, точно я аптекарь.
Старикъ удалился, а Монтенегро вышелъ черезъ другую дверь, направляясь въ главный отдлъ фирмы, гд хранились самыя отборныя, старыя вина. Онъ вздрогнулъ, услыхавъ здсь голосъ хозяина, звавшаго его.
Донъ-Пабло сопровождалъ нсколькихъ иностранцевъ, — друзей дона-Луиса Дюпона, своего двоюроднаго брата, тоже бывшаго тутъ съ ними. Иностранцы съ наслажденіемъ отвдывали золотистаго и ароматнаго вина, отъ котораго, казалось, пріумножалась жизненная сила, чувства становились интенсивне и загоралась кровь.
— Здравствуй, — сказалъ младшій Дюпонъ, увидавъ Монтенегро. — Что подлываетъ твоя семья? На этихъ дняхъ побываю у васъ въ виноградник. Мн надо объздитъ новую лошадь.
Пожавъ руку Монтенегро и нсколько разъ хлопнувъ его по плечу, онъ отвернулся отъ него.
Фермянъ дружилъ съ донъ-Луисомъ. Они были съ нимъ на ты, выросли вмст въ винограднив въ Марчамал. Отношенія же Фермина къ донъ-Пабло были другія, хотя разница въ годахъ между ними была небольшая — всего лишь лтъ на шестъ. Но онъ былъ глава семьи Дюпоновъ, былъ директоромъ торговой фирмы, и смотрлъ на свою властъ по старинному, какъ на власть неоспоримую, абсолютную, требуя безпрекословнаго подчиненія своей вол.
— Оставайся, — кратко приказалъ онъ Монтенегро, — мн надо поговорить съ тобой.
И онъ повернулся къ нему спиной, продолжал съ иностранцами разговоръ о своихъ винныхъ сокровищахъ.
Ферминъ, вынужденный слдовать за ними молча, какъ лакей, въ ихъ медленномъ шествіи посреди бочекъ, устремилъ взглядъ на дона-Пабло.
Онъ былъ еще молодъ, ему еще не было сорока лтъ, но чрезмрная полнота безобразила его, несмотря на то, что онъ велъ дятельный образъ жизни и былъ большой любитель верховой зды. По характеру онъ былъ скоре добръ и миролюбивъ. Однако ему стоило лишь вообразить себ, что его не слушаются, или возражають ему, чтобъ лицо его вспыхнуло огнемъ и голосъ зазвенлъ гнвомъ.