Вино из Атлантиды. Фантазии, кошмары и миражи

Безоблачным апрельским утром я отправился на свидание с Гвиневрой. Мы договорились встретиться у Каменного хребта; и место нашей встречи было хорошо известно нам обоим – круглая полянка, которую обступали сосны и усеивали большие валуны, на полпути между домом ее родителей в Ньюкасле и моей хижиной на северо-восточной оконечности хребта, возле Оберна.

Гвиневра – моя невеста. Следует пояснить, что в то время, о котором я пишу, у ее родителей имелись определенные возражения против нашей помолвки, от которых они, к счастью, впоследствии отказались. Собственно, тогда дело дошло до того, что они запретили мне приходить, и мы с Гвиневрой могли встречаться лишь тайком и изредка.

Хребет – длинная и извилистая ледниковая морена, местами в соответствии со своим названием заваленная камнями, со множеством обнажений черной вулканической породы. Кое-где на склонах растут фруктовые сады, но вершины почти никто не возделывает, поскольку почва здесь в основном слишком тонкая и каменистая. Сосны со сплетенными ветвями, порой фантастических форм, напоминающих кипарисы на калифорнийском побережье, и узловатые низкорослые дубы придают пейзажу своеобразную дикую красоту, в которой местами чувствуется нечто японское.

От моей хижины до поляны, где я должен был встретиться с Гвиневрой, около двух миль. Поскольку я родился в тени Каменного хребта и прожил на нем или рядом с ним почти все свои тридцать с небольшим лет, я знаком с каждой веткой на его протяжении и до того апрельского утра вряд ли удержался бы от смеха, если бы кто-то сказал мне, что я могу заблудиться… С тех пор, уверяю вас, мне вовсе не до смеха…

Воистину то утро было словно создано для встречи влюбленных. Среди кустов клевера и в зарослях краснокоренника с большими белыми цветами, чей странный и тяжелый аромат насыщал воздух, деловито жужжали пчелы. Повсюду среди зелени полей мелькали весенние цветы: цикламены, желтые фиалки, маки, дикие гиацинты и литофрагмы. В промежутках между изумрудными каштанами, серо-зелеными соснами и темными, золотистыми, иссиня-зелеными дубами просматривались очертания гор Сьерра-Невада на востоке и голубоватого Берегового хребта на западе, за бледно-лиловой долиной Сакраменто. Следуя едва заметной тропой, я шел через поля, где приходилось пробираться среди груд валунов.

Все мысли мои были заняты Гвиневрой, и я лишь иногда бросал взгляд на окружавшую меня красоту. Пройдя половину пути между моей хижиной и местом встречи, я вдруг понял, что свет померк, и посмотрел вверх, подумав, естественно, что солнце закрыла оставшаяся незамеченной апрельская тучка. Представьте же мое удивление, когда я увидел, что лазурное небо стало зловеще-коричневым и посреди него отчетливо виднеется пылающее, подобно огромному красному круглому углю, солнце. Затем мое внимание привлекло нечто странное и незнакомое – что именно, я сразу не смог определить, – и удивление мое сменилось растущей тревогой. Остановившись и оглядевшись вокруг, я понял, что, сколь бы невероятным это ни казалось, я заблудился: сосны по обе стороны тропы были вовсе не теми, какие я ожидал увидеть, – выше и узловатее, чем те, которые я помнил. Корни их извивались подобно змеям, выступая над сухой почвой, на которой росли лишь скудные пучки травы. Валуны вокруг напоминали монолиты друидов, а формы некоторых из них могли присниться только в кошмарном сне. Думая, что все это, скорее всего, мне действительно снится, но пребывая в крайнем замешательстве, каковым редко сопровождаются нелепые и чудовищные видения в кошмарах, я тщетно пытался сориентироваться и найти какой-то знакомый объект посреди причудливого пейзажа.

Среди деревьев извивалась тропа, что вела, судя по всему, туда же, куда направлялся я, хотя и несколько шире той, по которой я шел прежде. Ее покрывала серая пыль; с каждым шагом она становилась все глубже, и в ней виднелись странные отпечатки ног, слишком худых и узких, непохожих на человеческие, несмотря на пять пальцев. При виде их я невольно содрогнулся, хотя и сам не понял отчего. Впоследствии я удивлялся, что не узнал их сразу, но тогда у меня не возникло никаких подозрений, лишь смутная тревога и неясный трепет.

Я шел дальше, а искривленные стволы, ветви и корни сосен вокруг обретали все более фантастичный и зловещий вид. Одни напоминали ухмыляющихся старух, другие походили на припавших к земле непристойных горгулий, третьи словно корчились в адских муках, четвертые будто содрогались в пароксизмах сатанинского хохота. Небо продолжало медленно темнеть, унылый и угрюмый коричневый оттенок сменился похоронным пурпуром, посреди которого тлело солнце, похожее на взошедшую из моря крови луну. Пурпур этот целиком окутал деревья и весь пейзаж, все погрузилось в противоестественный сумрак. Лишь камни становились все бледнее, чем-то напоминая надгробия, склепы и монументы. По сторонам тропы больше не зеленела весенняя трава – на голой земле, усеянной высохшими лишайниками цвета патины, кое-где покачивались омерзительного вида грибы с бледными ножками и темными шляпками.