Вино из можжевельника (СИ)

Он чувствует пальцами мягкую ткань, запах которой уже не шибает по мозгам с такой силой. Он будто впитался в подкорку, стал частью чего-то, к чему очень легко привязаться.

- Я привык без него, - вдумчиво подбирает слова фон Эверек после паузы. - Свиньи не замечают грязи, потому что живут, изгваздавшись в ней от носа до самого хвоста. С людьми точно так же. Рано или поздно они ко всему привыкают.

Геральт не находит, что сказать. Он просто кивает и выпускает рукав Ольгерда, а затем напряжённо застывает, потому что горячая рука вдруг ловит его ладонь.

- Что…

Ольгерд прикладывает её к тому месту, где ворот белой рубашки открывает глубокие неровные шрамы. Такие же горячие, как пальцы, как гладкая кожа под ними.

Бах. Словно печать поставил прямо в центре груди.

От прикосновения кровь шибает в голову. Это почти пугает. В мозгах набатом бьёт, почему-то голосом Ламберта: “Нихуя себе, дружище. Вот, за что я люблю верхние комнаты любой корчмы”.

Геральт резко поднимает взгляд, хочет отшатнуться - чёрт, это нормальное желание в такой ситуации, - но Ольгерд удерживает его руку. Несильно. Совсем слабо - скорее, просит прикоснуться, а кожа горит, будто прижал ладонь к ядовитому плющу.

Ольгерд смотрит на него и прислоняется спиной к закрытой двери. От этого медленного движения слегка шевелятся волосы на затылке и отнимается кончик языка. Он не делает ничего, просто дышит - Геральт чувствует эти мехи: вдох и выдох, снова и снова. Чувствует, как в центр ладони бьётся живое и горячее. Глухие удары сердца, словно молотом, только изнутри. Прямо туда, где Трисс когда-то находила его линию жизни.

- А самое смешное, - тихо говорит Ольгерд севшим голосом, - что я даже не помню, как оно билось раньше.

…- Тебе никогда не было интересно, что будет через пять… или десять лет?

- Я знаю, что будет через десять лет, милый.

Трисс гладит его по виску, глядя задумчиво и нежно. Она читала книгу, сидя в полюбившимся ей кресле, когда Геральт появился в “Шалфее и розмарине”. Вытерпел пару нежных подъёбок от Лютика и поднялся к Трисс. Положил подбородок ей на колени. Прикрыл глаза, сидя рядом, как верный пёс. Он всегда делал так, когда терял из рук ниточку, ведущую его вперёд. Когда путаницы становилось слишком много.

Садился у ног Трисс и давал себе отдохнуть.

- И что же?

- Ты по-прежнему будешь гулять сам по себе, гонять накеров по норам и искать славной смерти, - она пропускает между пальцами пару выбившихся из хвоста прядей, заводит их за ухо. - Будешь защищать друзей и охотиться на чудовищ. То, что ты делаешь всю свою жизнь. Десять лет - это не так много, Геральт.

Он закрывает глаза и болезненно выдыхает.

Рёбра болят, как проклятые, будто трое суток подряд солдаты колотили его железными сапогами в грудную клетку. Он чувствует, как Трисс осторожно касается его предплечья кончиками пальцев. До шва не достаёт, трогает лишь вокруг. Если сильно прислушаться к себе, можно ощутить прохладное касание магии.

- Не стоило, - бормочет он. - И так заживет.

- Добротный шов.

Геральт на секунду замирает, а потом приоткрывает один глаз. Трисс спокойно улыбается.

- Я не задаю вопросов. Ни одного. Только пообещай мне кое-что.

- Снова звезду с неба?

- Нет, - смеётся она, - это уже было.

- Тогда что?

- Выдели в своей жизни немного времени для себя. Монстры никуда не исчезнут, а вот ты - можешь.

Геральт смотрит на неё снизу вверх и качает головой.

- Ты единственная женщина, которая так спокойно говорит о моей кончине.

- Знаешь, кто бы ни был этот человек, - Трисс снова проводит пальцем по зашитому предплечью. - Ты ему дорог.

- Давно гадаешь на шовных стежках?

- Нет. Недавно. Хм-м. Дай-ка взгляну, - она осторожно берёт его руку и рассматривает аккуратные швы, слегка наклонив голову. - Нет, - изрекает наконец. - Никакой надежды на то, что через десять лет ты прекратишь вести себя, как идиот.

Он закатывает глаза и повисает недолгая тишина.

Так можно сидеть целую вечность, но рёбра дают о себе знать куда раньше. Тугая повязка ему бы не помешала - по хорошим делам, нужно было бы заехать к Шани. Кажется, она ненадолго возвращалась в Оксенфурт.

Геральт со вздохом поднимается и подходит к окну. Смотрит на оживлённую пыльную улицу Новиграда. Какой-то пьяный болван упал между двух бочек и пытается подняться, дёргая ногами. Пара небогато одетых детишек хохочут и показывают на него пальцами. Стражники, отдыхающие на лавке у самого рынка, даже головы не поворачивают - греются на солнце. Погода сегодня отличная.

- Как думаешь, - говорит Геральт, постукивая кончиком пальца по стеклу. - Что может чувствовать человек к тому, кто вернул ему сердце?

Трисс задумчиво смотрит на него из своего кресла. Всегда, когда она думает о чём-то серьёзном, на лбу появляются неглубокие морщины, а взгляд на какой-то момент словно теряет осмысленность.

Негромко скрипят пружины. Она подходит и становится около Геральта.

- Что бы ни чувствовал этот человек, тот, кто вернул ему сердце, не должен проводить акции невиданной щедрости.

- Думаешь, я щедрый? - с усмешкой спрашивает он, с нежностью глядя в светлые глаза.