Вино с нотками смерти

— Не могу поверить! — всхлипнула Лариса и аккуратно промокнула салфеткой под глазами. — Такой талант! У кого только рука поднялась на корифея российской современной песни! Таких ведь уж почти не осталось на нашей земле!

Воспользовавшись образовавшейся паузой, Николаев, не проявив должной эмпатии, спросил:

— Лариса… — он сверился с паспортом, — Петровна, расскажите, пожалуйста, где вы были и что видели во время первого отделения. Мы сочувствуем вашему горю, но надо расследовать это дело, никуда не денешься.

— Понимаю! — она опять всхлипнула. — И вы меня поймите! Мне пятьдесят восемь…

— Да что вы! — всплеснула руками Оленька, доселе сидевшая тихо, записывая протокол допроса. Но тут она решила проявить женскую солидарность и как-то поддержать Ларису Петровну. — Никогда не скажешь!

Лариса с благодарностью посмотрела на судмедэксперта.

— Спасибо! Но факт остается фактом! Шесть лет назад я решила начать петь. Бизнес приносил стабильный доход, а хотелось исполнения детских желаний. Всегда представляла себя на сцене! И вот пошла я учиться вокалу. В студии познакомилась со Славой… Владиславом Регодой. Он помогал нам, начинающим, обрести себя. Конечно, мы платили ему за песни! А как еще! — никто с Ларисой не спорил, но она пыталась кому-то незримому что-то доказывать. — За труд любого человека надо платить! Вскоре, мы полюбили друг друга. Это была страсть! Неземная любовь! И вот… такой финал! — Швейко высморкалась, скомкала салфетку и бросила в сторону трюмо. — Вы не возражаете? — она протянула руку к бутылке с коньком и плеснула его в чью-то водочную рюмку.

— Так, вернемся к тому, что тут происходило, Лариса Петровна, — откашлялся Игорь.

Лариса Петровна выпила коньяк и вздохнула.

— Особо нечего мне вам рассказать. Мой номер завершал первое отделение. Я пела… — она шмыгнула носом, — Славочкины песни. Три. Такие, знаете, хиты! — Лариса быстро налила себе еще коньяку и тут же выпила. Затем, совершенно неожиданно, затянула: — «Ты ж любовь моя-я-я неземная-я-я! Я с тобой совсем другая-я-я! Не такая-я-я! Волшебная, космическая женщина-а-а! Неземная-я-я!» Эта вот самая знаменитая наша с ним… До начала моего выступления Славочка был жив и здоров. А потом, когда я ушла за кулисы, меня позвали вот в эту гримерку. Тут мы все должны были немного выпить за успех первого отделения. Но кто-то прибежал… вроде, Тима Звездный… да, не девочки, и кричит: «Регоду убили!»

— Три песни, — повторил Николаев, — сколько это примерно по времени? Во сколько вы примерно вышли из гримерки?

Лариса нахмурилась и закатила глаза к потолку.

— Ох, точно время уже не скажу — концерт задержался на несколько минут, и все сдвинулось. Но песни длятся минут десять. Плюс аплодисменты и поклоны. Минут около пятнадцати, не больше.

Когда Лариса Швейко вышла, Герман произнес задумчиво:

— Получается, чисто теоретически, она могла успеть его убить.

— Вопрос, зачем, — помотал головой Николаев. — Ладно, продолжим. Следующую вызовем Татьяну, ведущую. Она постоянно ходит туда-сюда. Может, чего углядела.

Татьяна выглядела куда более несчастной чем любовница-спонсор. Она не плакала и носом не хлюпала, но в ее взгляде застыло отчаяние и страх. Рыжеволосая тридцатилетняя женщина в элегантном брючном костюме выгодно отличалась от остальных участниц концерта. Но сказать толком ничего не могла.

— Я мотаюсь со сцены и на сцену. За кулисами стою возле сцены и смотрю, чтобы артисты вовремя были готовы к выходу, — она вздохнула. — У нас всякое бывает. Сегодня в последний момент два человека отменились. Взяли и не приехали. Типа, заболели. Знаю я это «заболели». Регода должен был выходить в конце второго отделения. Сначала Лисняк с импровизациями своими, потом Регода в финале. Поэтому он или сидел у себя в гримерке пил, или, я видела мельком, ходил в эту гримерку, где основные бутылки с закуской складировали. Тут чуть побольше помещение. Я спиной стою к гримеркам. Ту, что справа от меня, я еще как-то вижу боковым зрением, а гримерка Регоды вообще за моей спиной. И не слышала, конечно, ничего — тут такой шум! Минусовка, певцы в микрофоны орут, зрители между песнями хлопают, но я в этот момент иду на сцену, готовая следующего объявлять.

Про врагов, друзей и любовниц Татьяна сказала тоже, что и дочка Николаева. Уходя, она неожиданно попросила:

— Коньяку бутылку дайте, пожалуйста. Там на нервах все. А ни у кого ничего, ни капли. У Регоды может чего и осталось, так его гримерку вы опечатали.

Детективы переглянулись.

— Мы подумаем, — пробормотал Герман, а когда Татьяна вышла, добавил: — Они же там напьются. Нельзя им сейчас коньяк давать. Потом, после допроса.

— Ты прав, — кивнул Игорь. — Не можем же мы выдать коньяк только тем, кого уже допросили. Оленька, скажи им там: когда всех допросим, тогда могут сюда войти, пить и закусывать на здоровье. Сколько их там осталось, певунов этих?

Оля сверилась со списком.

— Осталось шесть человек: композитор Лисняк, Тима Звездный — в миру Тимофей Дурынчев и еще четыре певицы. Перечислить?