Читаем Вино в потоке образов полностью

Таким образом, кратер становится привилегированным, престижным предметом, который сам по себе маркирует все, что в греческой культуре входит в представление о симпосии. Этот предмет роскоши, который часто делают из драгоценных металлов – из бронзы, серебра или золота,[102] встречается среди agalmata, приношений, особо приятных богам.[103] Приведем под конец еще один пример: речь идет о кратере, упомянутом в Сигейской надписи в Малой Азии.[104] Она датируется серединой VI века до нашей эры и выполнена в архаичной манере, бустрофедоном, «бычьим ходом», то есть возвратно-поступательно, слева направо, потом справа налево, на манер проведения борозды. Текст повторяется дважды, сначала на ионийском, потом на аттическом диалекте, с несколькими расхождениями. В нем говорится, что некто Фанодик принес в дар кратер вместе с подставкой и цедилкой. Это образцовое пожертвование при посвящении в гражданский статус, проходящем в пританее, то есть в общественном зале города, месте, где проходят публичные пиры, одновременно маркирует связь между посвящаемым и его согражданами и их равноправие при распределении вина.[105] Симпосий часто берет на себя функции политического пространства, метафорой которого и является. Об этом напоминает Мнесифил Афинский, товарищ и приверженец Солона, в «Пире семи мудрецов»:

Я так полагаю, Периандр, – сказал он, – что речь на пиру, как вино, должна распределяться не по богатству или знатности, а поровну меж всеми и быть общей, как при народовластии.[106]

<p>Манипуляции</p>

«Человек разумный идет на пир не с тем, чтобы до краев наполнить себя, как пустой сосуд, а с тем, чтобы и пошутить, и посерьезничать, и поговорить, и послушать, что у кого кстати придет на язык, лишь бы это было и другим приятно».

Так говорит Фалес в «Пире семи мудрецов».[107] Пирующие – не просто вместилища для вина; на симпосии не довольствуются одной лишь выпивкой, а сосуды не являются исключительно утилитарными предметами. Смешение вина и воды сопровождается смешением всевозможных удовольствий, приятных для зрения, обоняния, слуха. Симпосию свойственны разнообразие и общая атмосфера игры – игры на ловкость и умение держать равновесие, игры на смекалку и на память, словесные шутки, отнюдь не являющиеся монополией шутов, таких как Филипп в «Пире» Ксенофонта, или комических поэтов, как Аристофан у Платона.[108] На симпосии много играют, свободно переходя от одной затеи к другой. Симпосии можно было бы назвать местом реализации метафор и иллюзий, как поэтических, так и визуальных. Немалое число игр имеет в качестве отправной точки вино – оно перестает быть только напитком, а также сосуды – они становятся игрушками или телами, которыми манипулируют и которые, в свою очередь, могут манипулировать пирующими.

Греческие гончары работают в мастерских вместе с мастерами по терракоте; гончарное ремесло и мелкая пластика соседствуют очень тесно; иногда эти жанры объединяются и дают в результате «фигурные сосуды», которые имеют очень древнюю традицию.[109] Искусство ремесленников позволяет создавать сложные объекты, чье назначение не сводится к функции обычной винной чаши: это скульптурки, хрупкие и часто плохо сохранившиеся.

30. Коринфский фигурный сосуд; ок. 580 г.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Homo ludens
Homo ludens

Сборник посвящен Зиновию Паперному (1919–1996), известному литературоведу, автору популярных книг о В. Маяковском, А. Чехове, М. Светлове. Литературной Москве 1950-70-х годов он был известен скорее как автор пародий, сатирических стихов и песен, распространяемых в самиздате. Уникальное чувство юмора делало Паперного желанным гостем дружеских застолий, где его точные и язвительные остроты создавали атмосферу свободомыслия. Это же чувство юмора в конце концов привело к конфликту с властью, он был исключен из партии, и ему грозило увольнение с работы, к счастью, не состоявшееся – эта история подробно рассказана в комментариях его сына. В книгу включены воспоминания о Зиновии Паперном, его собственные мемуары и пародии, а также его послания и посвящения друзьям. Среди героев книги, друзей и знакомых З. Паперного, – И. Андроников, К. Чуковский, С. Маршак, Ю. Любимов, Л. Утесов, А. Райкин и многие другие.

Зиновий Самойлович Паперный , Йохан Хейзинга , Коллектив авторов , пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ пїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅпїЅ

Биографии и Мемуары / Культурология / Философия / Образование и наука / Документальное