Остаток дня он бродил по округе, глядя на поле, на дальний лес. Постоял на мосту над медленной прозрачной водой.
У низенького окошка первого этажа шла небойкая торговля; с любопытством косились на Шимона, обменивались новостями… Старуха звякала щеколдой, закрывая обитые железом ставни. Ужина не предвиделось.
Шимон вернулся в комнату, примостился у окна. Стремительно набирая силу, засверкал над головою Шимона узкий серебряный серп, осветил верхушки ветел, крышу мазанки. Там, в ночной тишине, разговаривали и смеялись, перекликались голоса. И казалось, Шимон различал среди них высокий, резкий говор Руфи…
Ночью пронеслись по дороге с гиком всадники. Шимон, вскочивший с постели, увидел при свете луны, как белые кони летели над дорогой, высоко поднимая ноги, а всадники с белыми, словно вымазанными мукой лицами, широко раскрывали черные рты… И снова стало тихо, и тихо было до самого утра, когда Шимона разбудило уже привычное позвякиванье колодезной цепи.
Он оделся, вышел во двор. В дальнем конце его копошилась старуха у груды сваленных в беспорядке досок.
— Утро доброе!
— Доброе… — отозвалась она, мельком глянув на подошедшего Шимона.
— Нда… И часто это мимо вас по ночам верховые сигают?
— Какие верховые? — проговорила она, распрямляясь. — Откуда им здесь взяться?
— Да сегодня ночью!.. Еще с таким шумом промчались…
— Я, слава Богу, на уши не жалуюсь, — сказала раздраженно старуха и, нагнувшись, схватилась за доску.
— Странно… я помогу?
— Беритесь за край. Да не за этот! Тяните! Так…
Подпрыгнув, доска опустилась в назначенное ей место.
— С весны лежат неразобранные. Половина, уж наверное, сгнила.
— Руфь не помогает?
— Что с нее взять… Она и дома-то почти не бывает. Все в гимназии, в городе…
— И дяде, видать, не до хозяйства?
— Он у нас чтец Торы в синагоге!
— О, ученый человек… А меня, знаете ли отец с десяти лет в контору таскал. Не до учебы было… Склады скобяных товаров Переца! Дайте-ка я один… Так сподручней.
Она согласилась, но все стояла рядом, придирчиво наблюдая за работой. И, наконец, ушла в дом.
Доски были разных размеров. Он разбирал их, примеривал, не спеша укладывал… Может, от усталости и нескончаемой нервотрепки у него стало мутиться в голове? И всадники ему привиделись?!
Он застыл, глядя в землю, беззвучно шевеля губами…
— Работаете?
Он обернулся. В нескольких шагах от него стояла Руфь. На ней было то же зеленое длинное платье, рыжие волосы забраны в тяжелый пучок.
Подошла к скамейке возле сарая, стукнула ладошкой.
— Садитесь!
Шимон вежливо улыбнулся и сел…
Курлыкали куры, перескакивая через поваленный плетень. В жарком мареве звенели голоса у реки.
— Припекает! — сказал Шимон.
Руфь молчала.
— Как все запущено!.. Ай, яй, яй… — Шимон покачал головой и улыбнулся. — У ваших родителей, видать, забот хватает.
Фыркнула.
— Мамаша рада до смерти! Нашла даровую силу!
— Ну так что ж? Должен же я как-то отплатить за гостеприимство.
— Глупости. Для нее достаточно, что вы сын Переца.
— Нда… — проговорил Шимон и посмотрел Руфи в глаза, — а для вас?
Капелька пота у виска, дрожащие от возбужденья губы.
— А вы… вы ведь не тот, за кого выдаете себя!
— Как?!
— Да-да, вы не Шимон!
Расширенные зрачки неподвижно уставились на него.
— А… кто же я?
— Вам лучше знать. На вас, ведь, ни одной вещи своей нет! Все с чужого плеча. А документы, чемодан? Где они?
— Я же объяснил — украли.
— Тю-тю… Морочьте голову другим! — пододвинулась. — Скажите, его что, убили?!
— Кого?
— Шимона.
— Господи Боже мой! — закричал Шимон и даже привстал со скамейки. — Да никто меня не убивал!
— А… я понимаю, — проговорила она, морща лобик. — Это называется… конспирация.
— Что? — Шимон ошалело глянул на нее — и вдруг захохотал, пожимая плечами, тряся тощей шеей. Ох, ну и слово ввернула девчонка, где только откопала! Воистину, такая конспирация, что и самого себя не сыскать!.. Может, и впрямь уже нет его?
— Посмешили вы меня, — сказал Шимон и вытер тыльной стороной ладони мокрые глаза.
Нахмурилась, поджала губы.
— Да… не похожи вы на революционера!
— Ах, вот оно что! Удивляюсь… удивляюсь, как вам такое могло прийти в голову?!
— Это не я… Это Давидка.
— Ваш сосед…
Она кивнула головой.
— Странные у него бывают мысли… Да уж, когда у человека вперемежку в голове сотни мыслей, хорошего не жди. А может, работа виновата? Если день деньской сидеть в книжной лавке, от нечего делать и впрямь ум за разум зайдет.
— Так он книгами торгует?.. Чистая работенка.
— Полгода как прикрыли лавочку. Теперь околачивается здесь.
Шимон кашлянул. Сказал, осторожно подбирая слова:
— Так вы с ним… друзья?
— Почему вы так думаете?
— Ну, вчера вечером, например…
— Хорошенькое дельце! — обернулась, посмотрела ему в глаза. — Уже следите за мной?
— Да нет же! Я сидел у окна и… — смутившись, он умолк.
Нагнулась, сорвала травинку.
— Мы живем рядом, вместе росли… В городе я училась в гимназии, а он работал в лавке… И потом — сирота он. Никого у него нет.
— Плохо…
— Что?
— Тяжело, когда ты один.
Нахмурилась, вздернула худые плечи.
— Невеселый у нас получается разговор!
— А с какой это стати мне веселиться?
Вскинула удивленно брови. Помедлила. Встала.