Никто не ответил. Я ринулась к барной стойке. Там, среди пьяниц, я отыскала его: Стивен Рэтбоун полулежал на поверхности стойки, допивая бутылку виски. Он кинул на меня равнодушный взгляд и отвернулся.
– Стив, что с тобой? – Я не считала вокалиста безгрешным, но увиденное шокировало. Он был раздавлен. – Что случилось?
– Все отлично, – с трудом выговорил, потянувшись к бутылке. Я едва понимала его пьяную речь и сильный техасский акцент.
– Стивен, идем, нам надо домой, – сказала я высоким из-за слез голосом, слабо осознавая, как дотащу его до дома или хотя бы до автомобиля.
В ответ Рэтбоун невнятно промычал и сделал глоток виски. Демонстративно, назло мне, идиотке, которая довела его до такого состояния. Трясущимися пальцами он взял бокал, намереваясь налить еще.
Я прекрасно понимала: все из-за меня. Будь я нормальной американкой его лет, он был бы счастлив. А я… Что я тут делаю? Воспитание не позволило ему выставить меня за дверь сразу после ночи. Но нервы музыканта сдали. И я должна ему помочь, а потом исчезнуть. Мне здесь не место.
– Пойдем, Стивен, – сдавленным голосом прошептала я.
– Отвали. – Он опять влил в себя виски. – Оставь меня в покое!
– Пойдем, – вновь попросила я, но все внутри съежилось. – Тебе надо прилечь.
– Я сказал, отстань! – Он был вполне трезв, но прикладывал максимум усилий, чтобы напиться: вновь наполнил бокал и осушил резким движением. Следующие слова ударили меня в сердце с таким грохотом, с каким Стивен поставил бокал на стойку: – Если я трахаю тебя, не значит, что ты имеешь право указывать мне, что делать. Иди домой и радуйся! Фанатка.
Нет-нет. Совсем не о таком я мечтала, совсем не ради этого ехала…
Задыхаясь, я схватила Стива за руку. Он пытался вырваться, я не отпускала. Не знаю, откуда во мне столько сил, но я смогла вытащить Стивена из-за барной стойки. Он перестал сопротивляться, а поток оскорблений в мой адрес возрос. Влюбленная в картинку девчонка… миловидная пустышка… использую его…
Я не останавливалась, я продолжала идти.
Впервые за время, что я провела с ним, мне захотелось уехать.
Глава 6
Когда я закрываю глаза, ты здесь.
Глубокой ночью я чувствую тебя.
Когда я открываю глаза, ты исчезаешь.
Кислый привкус во рту. Стреляет в висках. Голова свинцовая и гудит, будто сейчас четвертое июля и я слушаю праздничные салюты.
– Рэтбоун! Проснись! – Голос знакомый, мужской, с французским акцентом.
Кому он принадлежит? Не могу вспомнить. И свое имя тоже. Что вчера вообще было?
– Вставай! – Голос звучал громче и раздражительнее.
Через секунду лицо стало мокрым. Какого хрена?! От неожиданности я подскочил и распахнул глаза. Дневной свет на миг ослепил, а капли воды стекали по моему подбородку. Я находился в своей спальне, а надо мной стоял Шон Мюрель – пиарщик группы. Хорошего это не предвещает.
Если Марти занимался вопросами лейбла (продвигал музыку, организовывал выступления), то Шон отвечал за имидж: что говорить на интервью, куда идти, с кем общаться, а также контролировал прессу.
Шон всегда выглядел так, словно только что приехал из Монако: смоляные кудри, золотистый загар, дебильные футболки поло. Шон не похож на акулу шоу-бизнеса ни внешне, ни внутренне, а глаза у него водянисто-серые, добрые, как у собаки.
Но сейчас Мюрель сурово глядел на меня, сдвинув темные брови. Он держал стакан и, судя по виду, был готов в любой момент следом за содержимым запустить им в меня.
– Пить хочу, – просипел я.
– Так тебе и надо, – грубо, но с улыбкой ответил Шон и в насмешку поставил пустой стакан на тумбочку.
– Что случилось?
– Не помнишь, да, Стив? А папарацци помнят.
Будто фокусник, он достал из кармана конверт и раскидал по кровати фотографии. Цветастый веер раскрасил светлые простыни.
– Это что? – Мозговая активность уходила на попытки не заснуть, и я задавал идиотские вопросы.
– А ты как думаешь? Я выкупил у местных папарацци! – Шон поднял одну из фотокарточек и запустил мне в лоб. – Интересно, что написали бы газеты, получи они эти снимки? «Эксклюзив! Вокалист Grape Dreams, напился в баре!» или «Стивена Рэтбоуна из бара выносила миленькая девчушка!». Как тебе, друг?
Я оцепенел. Кровь прилила к щекам. На фотографиях был я. Невменяемый, я висел на плече девчонки в белом платьице. Ари. Не столь важно, что я напился: в силу имиджа рок-музыканта я мог позволить такое. И я сделал это, чтобы обидеть Ари. Чтобы она ушла. Почему же мне так больно смотреть на эти снимки? Аристель, бледная и хрупкая, волочила меня к машине, а я смотрел на нее, будто она последняя дрянь.
Закрыв глаза, я застонал.
– И это только то, что было на самом деле. Фантазия желтой прессы безгранична. – Шон не умел злиться. Он видел проблему и спокойно решал ее. Но даже миролюбивый Шон был на взводе. – Что за самодеятельность?! – Мюрель разочарованно покачал головой. – Почему эта девочка звонит мне, плачет и умоляет отвезти ее в аэропорт? С каких пор ты стал козлом?