Виноват кофе

Все лицо и спина были в холодном поту. Тяжело хватая ртом воздух, он стал считать про себя, пытаясь перевести дух и успокоить бешеное сердцебиение. Дойдя до семидесяти, Илья чуть успокоился и встал с кровати, чувствуя, как его ведет, словно пьяного. Посмотрев на время, он понял, что спал не больше часа, и пошел на кухню.

Налил в стакан молоко, добавил пару ложек засахарившегося меда и сунул в микроволновку. В детстве дедушка давал ему молоко с медом на ночь, чтобы он лучше спал. А еще дед любил черный кофе с медом и лимоном, заразив внука страстью к кофе. Дед давно умер, а привычка хранить мед дома осталась, хоть он его почти и не ел.

Илья вышел на балкон, распахнул окно, подставляя голое тело холодному ветру, и закурил. Сочетание молока и сигарет было отвратительным, но он упрямо пил, надеясь, что это прогонит липкий ужас, который остался после сна. Хотелось пойти в душ и смыть с себя то, что приснилось, а заодно и все воспоминания. Прикрыв глаза, парень, как наяву, снова увидел желтое такси, и по телу прошла дрожь.

Ему почти никогда не снилась авария. Ему вообще редко снились сны, обычно он так выматывался, что просто падал в темноту и просыпался от звонка будильника. Почему сегодня приснилась эта чертовщина?

Выкинув окурок, Илья пошел в ванную. Щелкнул выключателем и поморщился, в который раз пожалев, что позволил приятелю-дизайнеру установить в ванной большое зеркало. Сегодня он ненавидел его, как никогда раньше, и смотрел на свое отражение, будто не узнавая себя.

Бледный, взъерошенный, изуродованный. В первую очередь взгляд цеплялся за лицо, которое когда-то считалось признанным эталоном мужской красоты и должно было появиться на обложке. Но шрамы на лице, хоть и бросались в глаза в первую очередь, были не самыми страшными. А вот правое плечо было одним уродливым увечьем. Там были даже не шрамы, а рубцы, красные и толстые, словно канаты. Особенность организма, как объяснил врач, осыпая Илью умными словами, из которых он уловил только одно: шрамы останутся. И лучше не пытаться их сводить – может стать только хуже. Илья, помнится, хохотал как безумный, решив, что врач – идиот. Не может быть, что в двадцать первом веке нельзя удалить какие-то там рубцы. Чушь!

Оказалось, врач был вовсе не идиотом. Первая и последняя попытка свести шрам на ноге обернулась тем, что он деформировался и стал еще больше, и Илье пришлось смириться со вздутыми полосами, тянувшимися по спине и ногам. И если шрамы на лице со временем побледнели, став менее заметными, то те, что на теле, остались ярко-розовыми, как будто появились не два года назад, а совсем недавно.

Илья сжимал и разжимал кулак, мечтая разбить зеркало, но сдержался. Снова вспомнил, как врачи собирали его плечо по частям, как было больно от сломанных ребер и двойного перелома ноги, как родители впервые за шесть лет увиделись, навещая его в больнице.

Он был в полусне под сильными обезболивающими и не видел маму, но слышал, как сквозь вату, ее тихие всхлипы. От этого тоже было больно. Хотелось сказать, что с ним все в порядке, но он не мог издать ни звука, прямо как в своем кошмаре.

– Наш мальчик, Николай, посмотри на нашего мальчика… – по кругу, словно заевшая пластинка, повторяла мать.

Илье казалось, что она держала его за руку, хотя он не был в этом уверен – обезболивающее, которое вливали ему через капельницу, притупляло не только боль, но и вообще все ощущения.

– Наташа, прекрати истерику, врачи сказали, жить будет, – спокойно сказал отец.

– Николай, его лицо… господи, Илюша, как же так… его карьера… как же он теперь с таким-то лицом? Бедный мой мальчик.

– Будет ему урок, что надо слушаться меня и учиться, а не надеяться на смазливую мордашку, – только и сказал отец.

– Николай, что ты такое говоришь? Как ты можешь?

– Как я могу? Это он меня позорит, кривляется на подиуме, манекенщик, мля. Сказать кому стыдно, что единственный сын…

– Твой сын мог погибнуть, а все, о чем ты думаешь…

– Натка, успокойся, не помер, оклемается. А что изуродовался, так это ничего – мужиков шрамы украшают. Правда, в гордость теперь уже не поиграть. Кому такой урод нужен? Вот и приползет к папке за помощью.

– Единственный урод тут – это ты! Пошел вон, чтобы я тебя не видела! И деньги свои с собой забери!

Мамин крик, звонкий хлопок, гроханье двери, голоса каких-то людей. Отца Илья больше не видел и не слышал. Единственный приятный бонус.

Илья закрыл глаза, делая серию глубоких вдохов-выдохов. Он смотрел, как вздымается и опускается его перетянутая шрамами грудь, и улыбался своей кривой улыбкой, представляя, как разочаровался отец, когда его прогнозы не сбылись. Как он, должно быть, взбесился. Эта мысль принесла какое-то умиротворение, и Илья пошел в душ, включив ледяную воду. Он где-то прочитал, что после холодного душа человеку проще заснуть, нужно было попробовать.