Алина растерянно покачала головой и отправилась в офис. Я глубоко выдохнула и сосчитала до десяти. Автоматная очередь неожиданностей беспощадно терзала мою плоть и не давала расслабиться ни на секунду. Сонливость как рукой сняло. И это было кстати: дорога до дома престарелых неблизкая. Не успела я сесть в машину, как позвонил Давид.
– Привет, Марго, – грустным голосом произнёс он.
– Здравствуй, куда ты пропал? – пыталась я скрыть волнение.
– Наверное, ты будешь считать меня подонком. Но я вернулся в Барселону.
– И даже не сказал?
– Я испугался. Я потонул во лжи.
– Какой лжи, господи? О чём ты? – начинала я закипать.
– Я говорил тебе про жену. Так вот, мы не в разводе. И у меня недавно родился второй сын.
– Так, ясно, разговор окончен.
– Стой! Но то, что произошло между нами – это нечто особенное. Я никогда такого раньше не испытывал!
– Это исключительно твои проблемы. Ты для меня лишь мимолётное увлечение, не более, – безжизненным голосом ответила я, понимая, что в лицо подобное сказать ему не смогла бы. – А теперь оставь меня в покое. Мне не до тебя. Мать хоронить надо.
– Оу, прими мои соболезнования.
– Пошёл к чёрту! – воскликнула я так, что прохожие невольно обернулись. Наплевав на это, я вдавила педаль газа и отправилась в морг.
23. Алина
Мы закончили инвентаризацию как раз к половине седьмого. И я успевала на митинг. До сквера имени Галины Старовойтовой тут было недалеко, если, конечно, добираться на автобусе. Марго куда-то пропала, так и не раскрыв все карты. Она знала всё. О Шнайдер, о Никифорове и о той ночи. Странно, что Марго вообще стала что-то выяснять, ведь теперь в этом нет для неё никакого смысла. Или не всё так просто?
Добравшись на метро до места встречи, я увидела толпу. Человек двести, не меньше. В основном женщины. Шумно, беспокойно. Они держали плакаты в руках и требовали отпустить Шнайдер немедленно. И я достала ватман, на котором было написано: «Веб-кам – не повод для насилия!!!»
– Свободу Ксении Шнайдер! – я ору во всё горло, не жалея себя.
Сливаюсь с толпой. Подъезжают полицейские машины. Крики, ругань. Людей уводят в «бобики». Подключаются новые митингующие. А ментов всё больше. Давка, духота. Удары дубинкой. Появляется ОМОН. Некоторых девушек люди в форме беспощадно бросают лицом в асфальт, выкручивают руки.
Я чувствую, как трясутся поджилки. Кто-то вырывает мой плакат из рук. Я падаю и кричу. На меня налетают пара крупных мужчин в балаклавах. Но кто-то заслоняет от них своим телом.
– Стойте! – слышу я знакомый голос, ни мужской, ни женский.
Широкие плечи в цветочной рубашке, все те же голубые волосы. Он падает от удара. Льётся кровь. ОМОНовец разбивает ему нос, запинывает ногами. Я узнаю его. Дима. Тот, которого выгнали из фем-кафе. Просто потому, что кто-то считает его не настоящим активистом.
Он не побоялся.
Он, всё-таки, настоящий.
Жжёт внутри. Я ненавижу себя, я ненавижу радфем6
. Надоело жить по методичке, придуманной непонятно кем, непонятно ради чего. Матчасть – это собачье дерьмо. Любая жизнь имеет значение! Любая! Никто не вправе причинять другому боль!Я вижу, как ублюдки продолжают его запинывать и, рыдая, сама бросаюсь к ним в ноги. Они, опешив, отходят назад.
– Оставьте, не бейте! – отрывисто выкрикиваю я, пытаясь разглядеть хоть что-то сквозь пелену слёз.
Время словно замедлилось, когда я увидела, как подбежал полицейский. Уподобляться подонкам не стал. Помог нам подняться. ОМОНовцев же и след простыл.
– Пройдёмте, пожалуйста, – спокойно произнёс он и показал на «бобик».
– Но за что? – закричал Дима.
– Митинг несанкционированный. На вас будет составлен протокол.
– Лучше не спорить, – сдалась я. – Пойдём за ним.
Следующие пять часов мы провели в ближайшем участке. После этого у нас списали паспортные данные и отпустили, пообещав прислать повестку. Уже за полночь мы с Димой покинули участок и побрели вдоль набережной. Ей сломали нос.
– Спасибо тебе ещё раз, – еле сдерживая слёзы, сказала я. – Не знала, что в Питере настолько дикие полицаи.
– Они теперь везде такие. Президент недавно назначил им новые выплаты.
– И прости меня за тот случай.
– За какой? – удивился Дима, приподняв бровь. – А, ты про кафе? Да я уже привык к тому, что меня ненавидят.
– За что?
– Знала бы я, – устало вздохнул он. – Родственники отреклись, угрожают до сих пор. На работу устроиться трудно. Неравнодушных людей здесь недолюбливают.
– Как просто в этом мире стать изгоем.
– Я не в обиде на вас, ведь мы на одной стороне баррикад.
– Спасибо. Может, вызовем такси?
– Хорошая идея, но позволь попрошу кое-что?
– Что?
– Я боюсь оставаться с водителем наедине. Закажем одну машину? Я где-нибудь по дороге соскочу.
– Не переживай об этом, – улыбнулась я. – Вызову на два адреса. Сначала тебя довезём. Но не бойся, я позвоню в фем-такси.
– И такое бывает?
– Многие девушки боятся садиться в машину к мужчине. Этот сервис – просто находка.
– Я их очень понимаю.