Виноватые и правые: Рассказы судебного следователя

Ловцы, сложив, по указанию, добычу и получив деньги, с веселыми криками разбежались в разные стороны.

Сделав несколько допросов, я получил от помощника старшины известие, что Ершова и Молчанов пришли. Их позвали.

— Что же, Молчанов, наденешь на нее платок? — спросил я его, указывая на Ершиху.

— Почему же нет, в. в. б?

— Ну так идите в сборную, и там ты, Молчанов, наложишь его на нее.

— Да тут не все наши собраны, в. б.! — возразила Ершиха.

— Не все ваши! А зато сколько из других деревень? Везде разблаговестят: вот какова у нас Авдотья Ермолаевна! Добилась-таки своего!

Слова мои подействовали на Ершиху, и она согласилась.

— Ну ладно, в. б., пусть накинет хоть при этих, — сказала она.

Все мы вышли в сборную, куда принесен был и платок. Внимательно рассмотрев его, Ершиха, должно быть, нашла его в исправности, подала Молчанову, который и наложил его ей на голову.

— Нет, как был, — сказала она, — так и повяжи, а этак мне не надо!

— Да я не умею: ведь я не баба. Как бы умел, так что! — возразил Молчанов.

Я с своей стороны поддержал Молчанова, находя его замечание основательным. Ершиха сама повязалась и значительно оглянула зрителей.

Церемония кончилась, Ершиха ушла, вне себя от восторга; каждый мускул ее тела, казалось, не трепетал, а как-то странно подергивался.

Часа через два, когда я, кончив занятия, готов был сесть в повозку, Ершиха снова явилась с корзиной малины.

— Да на что мне это, матушка? — сказал я.

— А хоть дорогой покушаешь: не столь тоскливо будет. А наберуху-то[55] ямщику отдай, вывезет: это — верный парень.

— Лучше сама кушай.

— Ой ты, в. б.! Да захочу, так ведь этого дерма-то у нас слава Богу!

Верный парень принял корзину, и мы тронулись, напутствуемые благожеланиями Ершихи.

— Ой Ермолаевна, Ермолаевна! — сказал ямщик, будто сам себе.

— А что? — спросил я его.

— Да уж шибко занозлива ныне стала.

— Отчего так?

— Да вот так. Сама-то о себе она бы баба хорошая: золото — не работница! и поведенья доброго: вот сколькой год окроме мужа живет, а ничего такого не слыхать за ней… ну и в семье уживчива… Только как мы из-под конторы-то вышли… под посредников то есть, так она все собачится, дразниться стала: «Вам, говорит, царь-то отказал, а я, говорит, по-прежнему казенная осталась». Ну, да это что! И мы ей на то: ой ты, матроска-смоленая!.. Ну, и ничего. — А тут, как муж отписал ей, что чин какой-то получил — надо быть, писарь на смех написал, а она и за правду думает, какой это чин! При в. в. и сказать непригоже; да она сама, поди, сказывала?

— Да, бомбардирша.

— Ну, так и есть, в. в. — сказал, смеясь, ямщик. — Так после этого она еще занозливее стала: слово скажешь — как собака облает! Ведь вот и с Молчановым-то она же боле виновата.

— Как же так?

— А вот как, в. в. О Троицыне дни у нас храмовой праздник, так общество пиво варило… скупштына[56] была… Молчанов навеселе был; встретил он Ермолаевну-то, да и спрашивает: «Куда, говорит, ползешь, смоленая?..» Да тут чин-то ее и молвил. Как взъярит Ермолаевна, да и бряк: «А в Усолье по соль собралась: не хошь ли вместе, Петр Егорович?» — Так ведь, вот что она, в. в., брякнула!

— Ну, так что же тут такое?

— А нельзя этих слов говорить Молчанову: хоть вы, хоть кто скажи ему: «Каково, Петр Егорович, по соль в Усолье съездил?», так что под руку попадет — тем и пустит: человека, одинова, чуть не до смерти жердью ушиб… в остроге сидел. Хорошо еще, что в ту пору в руках ничего не случилось, — так только потрепал… эту Ершиху-то…

— Отчего же он не любит этого?

— А кто его знает, в. в.! До того он солью переторговывал, так в Усолье ездил. Только что-то и случилось с ним одинова; поехал на подводах и с деньгами, а домой пеший пришел — и без соли, и без денег, и без лошадей. Его стали все спрашивать; а ему это не любо. Сперва отмалчивался, а после уж и драться стал. Не почто бы этих слов Ермолаевне говорить… — Эй, вы, банманделы! — крикнул ямщик в заключение на лошадей, которые, прислушиваясь к рассказу его, едва переступали с ноги на ногу. «Грабят!» прибавил он. Тройка ринулась и понеслась, как бешеная…

VI Лекарье-самозванцы