— Поверь мне, мой хороший, я люблю тебя, и ты любишь меня. Сейчас. Но вечной любви нет Она может вспыхнуть на месяц, другой, на три месяца, максимум. А потом, потом будет просто привычка. Хорошо, если останутся уважение друг к другу, совместный дом, быт. Но любовь все равно уйдет.
— Как ты можешь, Марина? — с болью почти физической одно и то же твердил Иванов, обнимая родное,
— Я знаю, о чем говорю. Ты такой молодой, все у тебя еще впереди. Встретишь скоро новую девушку, сверстницу, женишься на ней, все у тебя еще будет, Валерочка.
— А ты, как же ты?!
— А я буду перечитывать твои стихи. Они у меня в служебном сейфе лежат, переписаны все в тетрадку. Взгрустнется — вспомню, что ты у меня был, поплачу и буду жить дальше, дочку растить.
Игорь, муж Марины, догадывался, что с женой происходит что-то не то. А может, доброжелатели доложили, кто его знает? Но виду, как умный мужик, он не показывал, чтобы не попадать в идиотское положение. Даже когда вся компания собралась у Марины с мужем в коммуналке праздновать ее день рождения, он сам попросил Федю, с которым был хорошо знаком, привести всех, Валеру в том числе. И молчал с каменным лицом, когда, подвыпив, Марина стала вдруг кричать ему:
— Понимаешь, я люблю этого человека! — Она потянулась фужером в сторону Иванова, вжавшегося в стул и не знавшего — гордиться, смутиться или просто уйти. — Тебя не люблю, а его люблю! И все это знают, понимаешь, все!
— Ну, хватит, смени пластинку, Дездемона, — пыталась урезонить подругу Ольга, но Марина все не унималась, порываясь через стол повиснуть у Валеры на шее.
Игорь налил себе водки в стакан для воды и залпом выпил, не закусив. А потом вышел из комнаты, бросив на ходу:
— Вы тут гуляйте, а я подожду, пока она протрезвится.
Дверь гулко хлопнула. Марина пробилась все же к Иванову и теперь сидела у него на коленях. Обняв ему голову, как ребенка, баюкала его и тихо всхлипывала, как будто кто-то ее обидел.
Ольга с Федей с трудом оторвали ее от Валеры и кое-как уложили спать.
Домой уезжали все вместе, на одном такси. На этом роман и кончился. Зато на очередной вечеринке у Ольги, когда там снова появилась уезжавшая на практику Светка Маляренко, Марина сама же, снова подвыпив, стала ловить молодежь «на слабо».
— А вот давайте поспорим на ящик шампанского, что вы не поженитесь! — громко заявила она, глядя на молодую парочку, мирно и вполне невинно сидящую напротив нее на диване.
Заводная Светка придвинулась к Валере поближе и крепко обняла.
— Такой кадр пропадает! Даешь пари! — Она крепко поцеловала Иванова в губы. Тот вяло попытался сопротивляться, но она тянулась к нему все настойчивее, пока наконец поцелуй не перерос в затяжной, а нетрезвая уже компания не заголосила, смеясь:
— Горько! Горько! Горько! Один! Два! Три! Четыре.
Назло всем Валера сам уже крепко обнял нахальную Светку и не отпускал, не отнимал губ, пока хватало воздуха в легких.
— Тридцать три!!!! — восторженно завопили все хором.
— Завтра подаем заявление! — решительно заявил Иванов. — Шампанское наше, Мариночка, готовь ящик!
Марина смеялась громче всех, пока смех не перешел в истерику. Тогда Валера потянул притихшую Светку за руку и вывел на лестницу. Они целовались долго и страстно, внезапно вспомнив все — и первую встречу четыре года назад, и школу, и посиделки дворовой компании под гитару в сосновом лесу напротив пограничного дома.
На следующий день Иванов получил расчет на заводе — он все же поступил на дневные подготовительные курсы в университете и повел Светку в ЗАГС, подавать заявление.
Родители встретили молодых, заявившихся поздно вечером в квартиру Ивановых с бутылкой шампанского, цветами для мамы и радостной вестью, настороженно.