Виновный

— И они нелегко тебе дались, твои двенадцать лет. Я не хочу даже думать, какие ужасные вещи ты видел или делал или что тебе пришлось пережить. Знай, что ты можешь поговорить со мной обо всем, что с тобой случилось. Я не буду тебя судить. Ты можешь рассказать мне все-все. Но может быть, когда ты станешь старше, ты поймешь, что кое о чем людям говорить непросто. Может, об этом и хорошо бы поговорить, но «хорошо» не значит «легко». Возможно, и у тебя есть что-то, о чем ты сейчас говорить не хочешь… о том, что случилось с твоей мамой или еще кем-то. Ты можешь поговорить об этом со мной, но если нет, то я уважаю твое желание. Ты еще маленький мальчик, но ты уже знаешь, что такое терять близких. Знаешь лучше, чем многие другие. Я понимаю, что ты скучаешь по маме. Утраты — это часть жизни, но их не всегда легко принять. Просто знай, что всегда, когда ваша разлука станет для тебя невыносимой или тебе будет очень грустно, знай, что мне знакома твоя боль. Иногда, когда мы теряем дорогих для нас людей, мир погружается во мрак. Словно человек, которого ты любил, был маленьким фонариком, и теперь, когда он погас, стало темно. Помни, что у всех нас есть свой фонарик, наша светлая сторона, и наша грусть не означает, что мы не сможем подарить счастье, а дарить счастье — значит самому быть счастливым, вот и все…

Она сделала такой глубокий вдох, что всколыхнулись груди.

— Так или иначе, я осознала это после смерти Нормана и Делии, но я до сих пор не могу о них говорить. Надеюсь, ты понимаешь, лапушка, и тут нет ничего для тебя обидного, просто я так чувствую.

Норман и Делия. Дэниел повторил про себя их имена. И вдруг, как та убитая им курица, они встали перед ним, из плоти и крови. Делия была бледной, как фарфоровая бабочка, а Норман — черным, как кочерга, которая, по слухам, его прикончила.

Дэниел кивнул Минни и принялся перекладывать яйца.

— Он тебя обижал? — спросил Дэниел.

У него текло из носа, и он собирал соленые прозрачные сопли языком. Он снова выгнул язык над губой, но тут Минни поймала его и вытерла ему нос пользованным бумажным платком, который держала в рукаве кофты.

— Ты про Нормана? — спросила она.

— Ага.

— Боже, нет, конечно. Он был самым лучшим мужчиной на свете. Настоящим джентльменом. Он был любовью всей моей жизни.

Дэниел нахмурился и вытер нос рукавом.

— Хватит об этом, — сказала Минни. — Что проку болтать о прошлом?

В конце дня Дэниел помог загрузить то немногое, что осталось непроданным, в машину вместе с вывеской и жестянкой для выручки. Пока Минни втискивалась на водительское сиденье и заводила машину, он уселся вперед. Она тяжело дышала, вжимаясь в руль укутанной в кофту грудью. Машина завелась только с третьей попытки, и Дэниел принялся крутить колесико настройки радиоприемника, пока не нашел музыку. Сигнал был слабый и прерывистый.

— Пристегнись, — напомнила Минни.

— Ага. Поправишь антенну, как в прошлый раз, чтобы можно было слушать радио?

Ему нравилось ездить с Минни, но он не совсем понимал почему. Водитель из нее был нервный и дерганый, а машина казалась старше ее самой. Когда Минни сжимала руль и отваживалась набрать скорость, было здорово. В этом была какая-то смутная опасность.

Выйдя из машины, она подогнула антенну, приспособленную из проволочной вешалки. Когда сигнал наладился, Дэниел показал ей большой палец.

Они проезжали через город. В выхлопной трубе была дырка, и прохожие пялились на их рычащую машину. Думая о вознаграждении, которое он получит, когда они вечером пересчитают выручку, Дэниел начал подпевать звучавшей в эфире группе «Фрэнки едет в Голливуд».[28] Он наклонился вперед и стал отстукивать пальцами мотив по ящику для перчаток.

Минни взглянула на него, и машина неожиданно вильнула в сторону.

— Что ты делаешь? Что ты… что я тебе сказала? — закричала Минни, и Дэниел отпрянул назад, вжавшись в спинку сиденья.

Они ехали по Мейн-стрит по направлению к Карлайл-роуд, мимо рядов автомобилей, припаркованных на тротуаре. Машина снова вильнула, и в это время от закусочной «Бертиз фиш-энд-чипс» отъехал фургон службы доставки, возвестив о себе громким гудком. От гудка Минни подскочила, и машина развернулась на сто восемьдесят градусов, выехав на встречную полосу возле перекрестка с Лонгтаун-роуд. Дэниел уперся рукой в переднюю панель, а Минни выкрутила руль, и машина пошла юзом, уворачиваясь от фургона, и стукнулась о металлическое ограждение на дальней стороне перекрестка. Дэниела швырнуло вперед, и он ударился головой о панель.

Держась за шишку, Дэниел скрючился на полу рядом с переключателем скоростей. Минни смотрела прямо перед собой, тяжело дыша, отчего у нее вздымалась грудная клетка, и по-прежнему сжимала руками руль. Дэниел рассмеялся. Голове было больно, но он счел забавным то, что его сбросило с сиденья, а машину вынесло на встречную полосу, задев ограждение.

Теперь размашистый ритм «Фрэнки» казался слишком громким для маленькой машины: «Верь в мечты, строй планы…»