Утром Дэниел встал, оделся и спустился вниз. Минни там не было, и он задержался на кухне, обдумывая, что делать. Он не выспался. И не поставил фарфоровую бабочку на место, когда чистил зубы, а спрятал в комнате. Он решил, что никогда ее не отдаст. Ему хотелось оставить ее себе только потому, что Минни сказала, чтобы он ее вернул. Сначала он не знал, зачем ее взял, но теперь она обрела для него ценность.
— Вот ты где, дружок. Есть хочешь?
Минни втащила в коридор ведро с кормом для скотины.
— Я сварю овсянку, а потом покажу тебе все. Объясню, какие у тебя будут обязанности. Здесь у каждого есть работа.
Дэниел нахмурился. Она говорила так, словно у нее большая семья, но на самом деле, кроме нее самой и животных, на ферме никого не было.
Минни приготовила завтрак и освободила на столе место, чтобы им было куда присесть. За едой она издавала странный свист, будто вдыхала пищу в себя. Проглотив ложку каши, причмокивала, наслаждаясь вкусом. Эти звуки смущали Дэниела, поэтому он доел первым.
— Лапушка, есть добавка, если хочешь.
И снова он сказал, что наелся.
— Отлично, — заключила Минни. — Тогда пойдем. У тебя ведь нет резиновых сапог?
Дэниел помотал головой.
— Ничего, — произнесла старуха. — У меня полно, на любой размер.
Они вышли из дома, и она открыла дверь сарая, приглашая мальчика войти. Внутри пахло влажной землей. Вдоль стены стояли в ряд резиновые сапоги, большие и маленькие, именно так, как она сказала. Десять или двенадцать пар. Некоторые были по размеру на младенца, но была и пара гигантских — мужских зеленых веллингтонов.
— Это все тех детей, которые у вас жили? — спросил Дэниел, примеряя сапоги.
— И их тоже, — ответила Минни, наклоняясь, чтобы поправить упавшие набок голенища.
Юбка у нее сзади подпрыгнула, выставив напоказ белые икры.
— И как давно вы уже берете приемных детей?
— Даже не знаю, милый. Лет десять.
— И вам грустно, когда они уезжают?
— Нет, если они уезжают в хорошее место. Одну или двух девочек удочерили прекрасные семьи…
— Но иногда надо вернуться к маме…
— Конечно. Иногда, если так лучше.
Сапоги были ему великоваты, но не сваливались. Он пошел за Минни, она открыла дверь курятника, и оттуда запахло мочой. Куры, кудахча, стали путаться у Дэниела под ногами, и он подумал, что неплохо бы их распинать, как голубей в парке, но удержался.
— Я ухаживаю за Гектором, — сказала Минни. — Он уже стар и бывает норовист. Я занимаюсь им сразу, как только встану. Ты будешь кормить кур и собирать яйца. Это самое важное дело. Гектор просто любимец, а на курах я зарабатываю. Я покажу тебе, как их кормить, а потом поищем яйца. Это несложно, ты быстро научишься и сможешь делать это каждое утро перед школой. Вот такая у тебя будет обязанность.
Курятник, отчасти крытый, был длиной в пятьдесят ярдов,[5]
с двором, обнесенным сеткой. Дэниел сначала наблюдал, как Минни раскидывает зерна, а затем, подражая ей, разбросал корм по земле.— Это кукуруза, — пояснила Минни. — Вымениваю у фермера по соседству на коробку яиц. И не сыпь слишком много. Одну-две пригоршни, не больше. Птицам идут отбросы с кухни, а еще они с удовольствием клюют сорняки. Сколько здесь кур, как ты думаешь?
— Где-то сорок.
Она обернулась и странно посмотрела на Дэниела, приоткрыв рот.
— Ну надо же, да ты просто умничка. Их тридцать девять. Как ты угадал?
— Просто на вид столько.
— Отлично, теперь, когда они заняты кормом, мы поищем яйца. Возьми это… — Она вручила мальчику картонный лоток, и они зашли в крытую часть курятника. — Ты сразу поймешь, где они сидели. Смотри сюда. Одно есть. И какое большое, загляденье!
Дэниелу были не по душе ферма и дом, но ему вдруг понравились его обязанности. Находя яйцо, он чувствовал легкий толчок радости. Яйца были грязные, заляпанные куриным пометом и облепленные перьями, но он ими любовался. Ему не хотелось их уничтожить, как хотелось разбить фарфоровую бабочку и распинать кур. Одно он оставил себе, спрятав в карман. Оно было маленькое, коричневое и еще теплое.
Закончив поиски, они сосчитали яйца. Набралось двадцать шесть. Минни вышла во двор и стала готовить корм для Гектора, разговаривая с курами, кудахтавшими у нее под ногами.
У стены Дэниел заметил вилы и поднял их. Они оказались для него слишком тяжелыми, но он все равно занес их над собой, как штангист штангу, и не смог удержать. Вилы выскользнули вбок.
— Осторожно, милый.
Дэниел нагнулся и взялся за них снова. Минни стояла, наклонившись вперед, с задранной кверху толстой задницей, прикрытой подпрыгнувшей юбкой. Подняв вилы на уровень своих глаз, он шагнул и ткнул старуху в ягодицу.
— А ну-ка, — Минни вдруг выпрямилась, — опусти сейчас же.
У нее был странный акцент, особенно заметный в некоторых словах.
Дэниел осклабился и, помахав вилами, сделал шаг в ее сторону, потом еще один и еще, целя зубцами ей в лицо. Но она не отступила.