Читаем Виолетта полностью

Норвежским летом, когда ночь не окутывает землю полностью, мы ежегодно отправлялись в хижину, стоящую в глубине леса в трех часах езды от Улефосса. Харальд построил ее собственными руками, и это было заметно — так строят только для себя. Площадь ее составляла около шестидесяти квадратных метров, а уборная была в будочке во дворе. Ночью опускался полярный холод, страшно подумать, что там творится зимой. Электричества и водопровода в хижине не было, но Харальд установил генератор, а воду мы набирали в канистры. Сам он обливался холодной водой, я время от времени мылась с мылом и губкой, но иногда мы топили сауну, деревянную лачугу в нескольких метрах от дома, где парились, подливая воду на раскаленные булыжники, а затем на минуту или две ныряли в реку с ледяной водой. Мы топили железные дровяные печурки; Харальд ловко рубил дрова топором и разжигал огонь одной спичкой. Лучшие дрова — березовые, а березы в лесу росло много. Он ловил рыбу и охотился; я вязала и составляла план для своего бизнеса. Питались мы лапшой, картошкой, форелью и любыми млекопитающими, которых он добывал с помощью силков или дробовика, а чтобы скоротать время, баловались аквавитом, местным 40-градусным напитком. Драндулет Роя Купера был дворцом по сравнению с хижиной Харальда, но, признаюсь, я тоскую по нашим бесконечным медовым месяцам в живописной лесной чаще.

С наступлением осени стаи диких гусей улетали в теплые страны, в воздухе повисала завеса тумана, а на земле появлялись сверкающие кристаллики инея, ночи становились длинными, а дни короткими и пасмурными. Тогда мы прощались с хижиной. Харальд не запирал ее на ключ — вдруг кто-то заблудится в лесу и укроется в ней на ночь или две. Харальд оставлял вязанку дров, свечи, керосин, продукты и теплую одежду. Этот обычай пошел от его отца, который ввел его, чтобы помочь тем, кто бежал от войны во времена, когда Норвегия была оккупирована немцами.

Однажды я спросила у Харальда, какое у него самое заветное желание; он ответил, что всегда мечтал провести старость в тишине и уединении на маленьком островке, одном из пятидесяти тысяч островов, которыми изобилует раздробленная география Норвегии, но с тех пор, как мы вместе, хочет умереть со мной рядом на юге моей страны. В некоторых случаях — такое бывало крайне редко — он изъяснялся, как настоящий трубадур. Я уверена, что он очень меня любил, но ему трудно было выразить свои чувства; он был немногословен, отчаянно независим, и этого же ожидал от меня, к тому же, на мой вкус, он был излишне практичен. Никаких цветов или духов; он дарил мне перочинные ножики, секаторы, инсектициды, компасы и так далее. Избегал романтических или сентиментальных жестов, считая их подозрительными. Если ты действительно любишь человека, зачем тратить слова? Обожал музыку, но корчился от стыда из-за банальности некоторых песен и мелодраматических опер; предпочитал слушать их на итальянском, чтобы наслаждаться Наварит — ти, не задумываясь о том, какую тот поет чепуху. Избегал говорить о себе; довел до крайности скандинавское понятие janteloven, что означает: «Не думай, что ты особенный или лучше других, помни, что даже самый выдающийся гвоздь забивают молотком». Он не хвастался даже птицами, которых открывал.

Во время каждой поездки мы заезжали к Хуану Мартину и его семье в Осло, но только на несколько дней. Думаю, сыну было удобнее любить меня издалека. Он прожил в Норвегии много лет и привык к ее культуре, очень отличающейся от нашей. В нем ничего не осталось от юного революционера, который бежал от Грязной войны; он превратился в пузатого господина, голосующего за консерваторов. Впрочем, тамошние консерваторы левее здешних социалистов.

27

В тот год, когда я отослала тебя в Норвегию, чтобы разлучить с возлюбленной из супермаркета, по дороге в лесную хижину мы с Харальдом заехали к тебе на ферму. Лососевая аквакультура процветала уже более двадцати лет, страна была крупнейшим поставщиком этой рыбы в мире. Норвежцы достойны восхищения, Камило. Они были бедны, пока не отыскали на севере нефть и в их руки не упало целое состояние. Вместо того чтобы тратить его впустую, как случается во многих других местах, они обеспечили процветание для всего населения. С той же практической хваткой, любовью к науке и умением распоряжаться собственностью, которые так пригодились в разработке нефтяных месторождений, норвежцы создавали и лососевые фермы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Большой роман

Я исповедуюсь
Я исповедуюсь

Впервые на русском языке роман выдающегося каталонского писателя Жауме Кабре «Я исповедуюсь». Книга переведена на двенадцать языков, а ее суммарный тираж приближается к полумиллиону экземпляров. Герой романа Адриа Ардевол, музыкант, знаток искусства, полиглот, пересматривает свою жизнь, прежде чем незримая метла одно за другим сметет из его памяти все события. Он вспоминает детство и любовную заботу няни Лолы, холодную и прагматичную мать, эрудита-отца с его загадочной судьбой. Наиболее ценным сокровищем принадлежавшего отцу антикварного магазина была старинная скрипка Сториони, на которой лежала тень давнего преступления. Однако оказывается, что история жизни Адриа несводима к нескольким десятилетиям, все началось много веков назад, в каталонском монастыре Сан-Пере дел Бургал, а звуки фантастически совершенной скрипки, созданной кремонским мастером, магически преображают людские судьбы. В итоге мир героя романа наводняют мрачные тайны и мистические загадки, на решение которых потребуются годы.

Жауме Кабре

Современная русская и зарубежная проза
Мои странные мысли
Мои странные мысли

Орхан Памук – известный турецкий писатель, обладатель многочисленных национальных и международных премий, в числе которых Нобелевская премия по литературе за «поиск души своего меланхолического города». Новый роман Памука «Мои странные мысли», над которым он работал последние шесть лет, возможно, самый «стамбульский» из всех. Его действие охватывает более сорока лет – с 1969 по 2012 год. Главный герой Мевлют работает на улицах Стамбула, наблюдая, как улицы наполняются новыми людьми, город обретает и теряет новые и старые здания, из Анатолии приезжают на заработки бедняки. На его глазах совершаются перевороты, власти сменяют друг друга, а Мевлют все бродит по улицам, зимними вечерами задаваясь вопросом, что же отличает его от других людей, почему его посещают странные мысли обо всем на свете и кто же на самом деле его возлюбленная, которой он пишет письма последние три года.Впервые на русском!

Орхан Памук

Современная русская и зарубежная проза
Ночное кино
Ночное кино

Культовый кинорежиссер Станислас Кордова не появлялся на публике больше тридцати лет. Вот уже четверть века его фильмы не выходили в широкий прокат, демонстрируясь лишь на тайных просмотрах, известных как «ночное кино».Для своих многочисленных фанатов он человек-загадка.Для журналиста Скотта Макгрэта – враг номер один.А для юной пианистки-виртуоза Александры – отец.Дождливой октябрьской ночью тело Александры находят на заброшенном манхэттенском складе. Полицейский вердикт гласит: самоубийство. И это отнюдь не первая смерть в истории семьи Кордовы – династии, на которую будто наложено проклятие.Макгрэт уверен, что это не просто совпадение. Влекомый жаждой мести и ненасытной тягой к истине, он оказывается втянут в зыбкий, гипнотический мир, где все чего-то боятся и всё не то, чем кажется.Когда-то Макгрэт уже пытался вывести Кордову на чистую воду – и поплатился за это рухнувшей карьерой, расстроившимся браком. Теперь же он рискует самим рассудком.Впервые на русском – своего рода римейк культовой «Киномании» Теодора Рошака, будто вышедший из-под коллективного пера Стивена Кинга, Гиллиан Флинн и Стига Ларссона.

Мариша Пессл

Детективы / Прочие Детективы / Триллеры

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза