Виолетта

Ученики были разбросаны по огромному пространству, но со временем я всех их выучила так же хорошо, как Ривасы, и называла каждого ребенка по имени. Мне предстояло наблюдать, как с годами они подрастают и вступают во взрослую жизнь, минуя подростковые метания, потому что повседневные нужды не оставляли места для воображения. Все они погрязли в бедности, более достойной, чем городская, но в любом случае это была непобедимая нищета. Девочки становились матерями еще до того, как успевало созреть их тело, мальчики обрабатывали землю, подобно отцам, дедам и прадедам, если только не отправлялись на военную службу, которая позволяла им покинуть эти места на пару лет.

Я быстро утратила детскую наивность. Ривасы, ничего не утаивая, рассказывали мне про алкоголизм, избиение женщин и детей, драки на ножах, изнасилования и инцест. Реальность сильно отличалась от идиллической картины, которую мы себе рисовали по приезде. Даже в Нау-эле, крошечном городке с его гостеприимными обитателями, достаточно было поскрести верхний слой, чтобы обнаружить пороки и недостатки, но Ривасы повторяли, что дело не в порочности, якобы присущей человеческой природе, а в невежестве и нищете. «Быть альтруистом и меценатом хорошо на сытое брюхо, а не на пустое», — говорили они. Я в это не верю, потому что видела везде и зло, и добро.

В некоторых деревнях нам удавалось собрать дюжину ребятишек разного возраста, но чаще всего мы останавливались на удаленных хуторах, где находилось всего трое или четверо босоногих малышей; тогда мы пытались обучить грамоте и взрослых, которые чаще всего сами никогда ничему не учились, но усилия не приносили особых успехов: если люди дожили до такого возраста, не умея писать и читать, значит это им не нужно. То же самое утверждал Торито, когда мы пытались донести до него преимущества грамотности.

Индейцы, нищие и презираемые остальным населением, жили в хижинах на небольших участках земли по соседству с домашними животными и огородом, где выращивали картофель, кукурузу и кое-какие овощи. Их существование казалось мне до крайности убогим, пока Ривасы не объяснили, что это всего лишь иной образ жизни; у индейцев свой язык, своя религия и экономика, они не стремятся к материальным благам, которые мы так ценим. Они населяли эту землю с древнейших времен; пришельцы же, за редким исключением, были узурпаторами, ворами, людьми без чести и совести. В Науэле и других городах индейцы более или менее адаптировались к жизни белого населения, жили в деревянных домах, говорили по-испански и работали как могли, но большинство из них не покидали удаленные общины, состоящие из нескольких семей, которые Ривасы посещали каждый год. Там нас хорошо принимали, несмотря на атавистическое недоверие к чужеземцам, потому что профессия учителя считалась благородной. Однако целью Ривасов было не только учить, но и учиться.

Вождь, коренастый старик с лицом, будто бы высеченным из камня, ждал нас в общинном доме, сложенном из жердей, с соломенной крышей и стенами без окон. На этом человеке были церемониальные украшения и ожерелья, его окружали грозные телохранители, а также дети и собаки, которые появлялись и исчезали. Мы с Лусин-дой оставались снаружи вместе с остальными женщинами, пока нам не разрешали войти, в то время как Абель почтительно подносил ему табак и алкоголь.

Через пару часов, когда они пили в молчании, поскольку общего языка у них не было, вождь делал знак пригласить женщин. Лусинда, которая немного знала язык индейцев, с помощью одного из молодых людей, выучившего испанский во время призыва на военную службу, выступала в качестве переводчика. Говорили о лошадях, урожаях, солдатах, расположившихся поблизости лагерем, о правительстве, которое некогда забирало в заложники потомков вождей, а теперь заставляло детей забыть родной язык, обычаи, предков и свою гордость.

Официальный визит длился несколько часов, спешить было некуда, время измерялось дождями, урожаями и несчастьями. Я боролась со скукой и не ныла, но у меня кружилась голова от дыма, поднимавшегося от костерка, горевшего в непроветриваемом помещении, напуганная тем, что мужчины пристально меня осматривают. Наконец, когда я уже падала от усталости, визит подходил к концу.