Затем сняла повязку, достала из сумочки какие-то порошки, смешала их с небольшим количеством воды и дала маме с ложечки. Вряд ли умирающая могла что-то проглотить, но часть смеси все-таки осталась во рту. Яима взяла бубен, тот самый, который я видела у нее в хижине, когда впервые попала к индейцам, и начала ритмично в него постукивать, напевая что-то на своем языке. Позже Факунда объяснила, что она взывает к Небесному Отцу, Матери-Земле и духам предков умирающей, чтобы они пришли за ней и забрали ее с собой.
Ритуал с бубном длился часами. В середине Яима сделала короткий перерыв, зажгла свежую веточку шалфея, снова очистила комнату ароматным дымом и влила в рот пациентке еще одну порцию настоя. Сначала тетушки Пия и Пилар читали христианские молитвы; Лусинда наблюдала, пытаясь запомнить детали, чтобы потом записать в блокнот; Факунда подпевала Яиме на их языке, а я, съежившись от спазмов в животе, гладила маму, но вскоре замкнутое пространство, дым, удары в бубен и присутствие смерти всех погрузили в транс. Никто не двигался. Каждый удар бубна отдавался эхом в моем теле, пока я не перестала защищаться от боли и не поддалась странному оцепенению.
Я пребывала в состоянии полусна — не нахожу другого объяснения пережитому мной исчезновению времени и пространства. Невозможно описать словами растворение в черной пустоте вселенной, где исчезли тело, чувства и память, исчезла сама пуповина, связывающая нас с жизнью. Не осталось ничего — ни настоящего, ни прошлого, и в то же время я стала частью всего сущего. Не уверена, что это было духовное путешествие, потому что среди прочего исчезла и способность предвидеть, которая позволяет нам верить в душу. Думаю, это было похоже на смерть и я снова переживу нечто подобное, когда настанет мой последний час. Я пришла в сознание, когда гипнотические удары в бубен смолкли.
По окончании церемонии Яима, такая же измученная, как и другие женщины, выпила мате, который поднесла ей Факунда, а затем повалилась в углу, чтобы восстановить силы. Дым рассеялся, и я увидела, что мама крепко спит и дышит легко и свободно. За остаток ночи приступы удушья не повторялись; пару раз я подносила к ее рту зеркальце, чтобы проверить, жива ли она. В четыре часа утра Яима трижды ударила в бубен и объявила, что Мария Грасия отошла к Отцу. Я лежала в постели рядом с мамой, держа ее за руку, но ее уход был таким безмятежным, что я и не заметила, как она умерла.
Мы, шестеро детей дель Валье, доставили мамин гроб на поезде в столицу, чтобы похоронить рядом с мужем в фамильной усыпальнице. В течение нескольких месяцев я не могла оплакивать ее смерть. Я часто думала о маме с тяжестью в сердце, вспоминая годы, прожитые бок о бок, упрекая ее за постоянную печаль, за недостаток любви ко мне, за то, что она так мало делала для того, чтобы мы стали ближе как мать и дочь. Я злилась на то, что у нас был шанс, но мы его упустили.
Однажды вечером, оставшись в конторе одна, занятая какими-то заказами, я почувствовала, как внезапно воздух сделался ледяным, и, подняв глаза, чтобы проверить, не открыто ли окно, увидела маму: она стояла возле двери в дорожном пальто и с портфелем в руке, будто ждала поезда. Я не двигалась и перестала дышать, чтобы ее не спугнуть.
— Мама, мама, не уходи, — беззвучно попросила я, но через мгновение она исчезла.
И тут я наконец разрыдалась. Поток безудержных слез очистил меня, так что ничего не осталось от обиды, вины и дурных воспоминаний. С тех пор дух моей мамы следует за мной неотступно.
9
Траур после маминой смерти, который по тогдашнему обычаю длился год, а также Вторая мировая война отсрочили мой брак с Фабианом. Ветеринары в ту пору не особенно ценились — все сельское хозяйство, включая животноводство, как будто застряло в предыдущем веке. Если выходцы из Европы у себя на фермах уже переходили на позаимствованные в Соединенных Штатах более эффективные способы обработки земли, то мелкие фермеры, такие как Ривасы, пахали на мулах или одалживали у соседей волов. Крупный рогатый скот походил на Клотильду и Леонор, терпеливых и добродушных коров без претензий на большее. Скот был непритязателен.
В нашей провинции ветеринары ходили по домам подобно странствующим торговцам; они делали прививки и ухаживали за больной или раненой скотиной; разбогатеть на этом было сложно, но к богатству мы и не стремились. Фабиан любил животных; он занимался своим делом не ради денег, а по призванию, я тоже привыкла жить очень скромно и не представляла себе другого существования. Нас бы вполне устроил некоторый комфорт, поскольку в любом случае нас бы поддержали Шмидт-Энглеры, смирившиеся с неизбежностью моего появления в качестве нового члена клана. Отец подарил Фабиану несколько гектаров земли, как и другим своим детям, а Хосе Антонио предложил построить на этой земле один из наших домов, который я спроектировала сама с учетом будущих детей.