Вёшенское восстание

От Вёшенской – Благородов Иван (председатель станичного Совета) и Евланов Елизар (помощник председателя станичного продовольственного отдела).

От Казанской – Чайкин Филипп и Попов Павел.

От Каргинской – Щиров Семен и Власов Александр.

От Букановской – Попов Митрофан и Антонов Александр.

От Мигулинской – Качкин Семен (в 1917 году делегат Войскового Круга), Чайкин Михей (бывший станичный атаман) и Мрыхин Яков.

От Боковской – Кочетов Георгий и Лагутин Иван.

От Еланской – Кочетов Иван (председатель станичного Совета) и Мельников Матвей (товарищ председателя Совета).

От Краснокутской – Скачков Иван.

От 1-й дивизии – Ермаков Харлампий, Титов Прокофий…

Особо хочется рассказать о последнем. О Прокофии Семеновиче Титове, моем дальнем родственнике, я слышал историю, похожую на легенду. Прокофий («Проня») был женат на двоюродной сестре моего деда или – точнее – на родной сестре уже упоминавшегося здесь Афанасия Ефремовича Стефанова. При крещении дали ей имя «Татьяна», но вся родня почему-то называла ее «Ташурой». Проня и Ташура женились по взаимной любви, что по тем временам было редкостью. Проня на нее надышаться не мог, помогал во всем, «и хаты мазал (обмазывал глиной перед побелкой. – А.В.) и пироги пёк». На службу он ушел в 11-й Донской полк, а из полка был направлен в Варшаву в какую-то школу, где обучали фехтованию. Курс Прокофий закончил первым по успеваемости и был направлен в родной полк инструктором по владению холодным оружием. Весной 1918 г. Проня сочувствовал Подтелкову и вроде бы собирал у себя в хуторе Водянском отряд идти навстречу Подтелковской экспедиции. Казаки и офицеры это помнили и Прокофия особо не выдвигали.

Когда началось восстание, Проню Титова, весь 18-й год пробывшего в тени, избрали в Водянском командиром. Пришли к нему домой: «Восставать!..» Он смеялся:

– Не поеду. Я и на службе воевать ленился.

Казаки ему сказали:

– Мы тебя убьем прямо возле двора. Иди, принимай полусотню.

Деваться некуда, пошел. На прогоне казаки конные, кто в чем и кто с чем. Тут же большевика местного, Микишка, сторожат, убить хотят. Он в Бога не верил и вообще за красных был. Проня их в круг собрал и говорит:

– Как хочете отбивайтесь, а не рубить…

Микишка отпустили. И с Проней вроде все согласны. Но потом такое началось – куда там «не рубить»! И ездил Прокофий со всеми, бесстрашный и безрадостный. Бьют героев – они теряют осторожность. Прокофий себя героем не считал, сам оберегался и к Господу постоянно прибегал. В людях он всю жизнь не разбирался. За все время один верный выбор сделал – когда женился. И сейчас набрал себе в помощники черт-те кого. Федор Бирюлин, командир полка, его все больше в разведку или в охранение посылал.

В боях за Каргинскую с полусотней ребят 1-го и 2-го годов рождения (моложе не брали) прикрывал Прокофий стык меж двумя дивизиями и на неудобьях за сплетением изломавших землю буераков нарвался со своими на полусотню красных казаков. Ехали они в заломленных фуражечках, лето учуяли. Правились от хутора Каменка. Прокофий, первым выбиравшийся по отрожине, разглядел за хлестким сизым ольшаником какое-то движение и отскочил к развилке. Незаметно вывел своих под самый гребень, нутром рассчитал – красные саженях в сорока проедут, а потом вспомнил: шашки не у всех, патронов и вовсе нет. И казачата об этом вспомнили. Кто-то с визгливым восторгом:

– Ну, дай Бог деру!

И Прокофий, прикинув, что – поздно, с этими желторотыми далеко не убежишь, начнут их травить хоперцы по ярам, как зайцев, сдуру перепугал свое войско:

– Хочешь – не хочешь, а надо в атаку. Иначе так побьют.

Те и побледнели.

Потянул Прокофий левой рукой у одного из ножен узкую шашку. У эфеса надпись: «3лауст 1868».

– Прокофий Семныч, как же так?

– Ничего. Слухайте, – примерил, встряхнул, вживаясь в вес, в длину оружия. Правой рукой свою шашку выхватил. – Ну, как махну, давай за мной…

Склонился Прокофий к гриве, из-за торчащих настороженно конских ушей наблюдал, а сам отчитывал проникновенно: «…Заступник мой еси и прибежище мое. Бог мой и уповаю на него…»

Ехали красные. У одного – ручной пулемет на груди, сошки покачивались. Взыгрывали кони, ветер сносил роскошные хвосты. Ехали… Небо за ними громадное, и цвет не от мира сего.

Хотел их Прокофий пропустить и налететь сзади. Только поравнялись – у Прони в отряде не то конь всхрапнул, не то еще чего… Махнул Прокофий, вылетел…

– Урра!..

А сзади – тихо… «Ах ты ж, Боже ж мой!…» Кони красных шарахнулись и вмиг – в полукруг, подковой. Холодно, с лязгом клинки оголились. «Хоть бы стрелять не начали!» Не начали. В лицах – азарт. Взять его решили.

В Варшаве в фехтовальной школе учили Прокофия владеть всеми видами оружия, белого, благородного, и он на выпускных состязаниях первый приз забрал. Похвалился как-то: «Моя смерть – пуля. Меня сорок человек на шашки не возьмут». Глядели хуторяне на его уши, лопухами торчащие, верили, но не до конца. А был Прокофий на поверку редким бойцом, рубакой на всю область. И подпустив его на сабельный удар, совершили красные хоперцы страшную ошибку, смертельную…