VIP-зал

Но в то же время она знала, что Швеция предлагала студентам хорошие, можно сказать люксовые условия. Здесь платят за то, что учишься. Стипендия — около трех тысяч в месяц, а к ней добавляется еще выгодный займ, который государство дает всем, кто получал высшее образование. Не такие огромные деньги, но в Англии или Франции, например, учиться в хорошем месте стоило бы много тысяч евро. Мама бы с ней согласилась, хоть и выразилась бы иначе. По ее мнению, это не люкс, а естественное право в обществе всеобщего благосостояния.

Эмили и Анина Ханна Бьерклунд расстались в «Стейкхаус Баре» почти два часа назад. Эмили вызвала такси и поехала обратно в офис, из Седертелье это заняло тридцать минут, хотя уже было поздно. Она хотела просмотреть материалы о Кевине, но и об Анине тоже. У нее гораздо больше причин ненавидеть Филипа.

Когда она просидела там какое-то время, зазвонил телефон. Это была Анина:

— Вы в городе?

— Да.

— Вы должны приехать сюда.

— Что случилось?

— Кажется, здесь кто-то хочет поговорить со мной о Филипе.

— Кто?

— Я не знаю. Кто-то звонил и просил меня открыть дверь. Пожалуйста, просто приезжайте, это так неприятно. Хамон слишком далеко. Я живу на Черсбэрсвэген.

Анина дала ей точный адрес и назвала код подъезда.

— Я сейчас приеду.

Эмили попыталась перезвонить из такси, но Анина не отвечала. Она подошла к многоэтажке. Она хотела позвонить Тедди, но быстро передумала. Пусть попросит прощения, тогда она с ним свяжется.

Этот дом назывался Шиповником. Каждый, кто учился в Стокгольме, знал, что это за дом. Больше двадцати этажей и сто сорок студенческих квартир.

В Стокгольме не так много таких больших домов.

Анина, очевидно, училась в университете, хотя ей было всего восемнадцать — умненькая девочка, она перепрыгнула через класс в средней школе.

Эмили стояла метрах в тридцати от входа.

Снаружи было темно, она и на расстоянии видела, что лампочка там не горела.

И тут дверь распахнулась. Оттуда вылетел человек. Он или она был в длинном пуховике с капюшоном, натянутым на голову. Она узнала марку. Это была одна из тех невообразимо дорогих вещей, «Mountain Works».

Человек промчался к маленькой красной машине, стоявшей в двадцати метрах от входа, прямо на тротуаре. До этого Эмили даже не обратила внимания, как странно машина припаркована. Она блокировала весь проход.

Машина рванула с места и на огромной скорости помчалась вниз по улице.

Визг колес заставил Эмили вздрогнуть.

У входа висел список жильцов. Эмили предполагала, что многие квартиры здесь сдавались через вторые руки и далее, но Ханну А. Бьерклунд она увидела в списке, та жила на двенадцатом этаже.

Интересно, кто же это хотел в такой час поговорить с Аниной о Филипе? И кто кинулся в красную машину? Наверно, ей нужно было записать номер, но сейчас уже поздно.

Она вызвала лифт. Из шахты послышался скрип.

Она нажала на кнопку с цифрой «12» и отправила лифт в скрипучее путешествие наверх.

Двери открылись, и она выбралась наружу. Лампа на потолке мигала. В доме стояла тишина.

Эмили позвонила.

Никто не открыл.

Изнутри ни звука.

Она снова позвонила.

Ничего не произошло.

Анина знала, что она приедет. Она должна быть дома.

Эмили нажала на ручку.

Дверь была открыта.

— Анина! — крикнула она в квартиру.

Тишина.

Она сделала шаг внутрь. Черт, черт.

На полу лежал вязаный половик, на вешалке были куртки и пальто. Кажется, однушка. Она сразу увидела маленькую кухоньку, стол на двоих. Тарелка с остатками еды лежала у мойки.

— Эй! — снова крикнула Эмили, но на этот раз потише.

Тишина напугала ее. Ей казалось, что она слышит биение собственного сердца.

Она обернулась и заглянула в темную комнату. Лампа в прихожей давала немного света.

Она сразу почувствовала, что что-то не так.

Потом она увидела.

На полу, у стены, лежало тело.

Она сделал шаг вперед.

Это была Анина. Совершенно неподвижная.

* * *

Охотничья вышка. Он не знал, как долго он сможет продержаться здесь, на ее верхушке, в двух метрах над землей. Он подумывал нацарапать какое-нибудь послание на стене. Вкратце описать, что он пережил. Что он знал о похитителях.

Нет, это просто глупости. Он же ничего не знал.

Может, нужно выцарапать здесь другие истории. О том, что с ним было в детстве. О том, что с ним сделали. Что он сделал с другими.

Это ничему не поможет.

Никто не будет по нему тосковать.

К одиночеству он привык.

Даже когда его родители были дома, он чувствовал это одиночество. Дело не в том, что они физически были в квартире. Папа все равно не отрывался от своего телефона или от компьютера. Мама лежала, накрывшись пледом, в библиотеке или сидела в кухне с бокалом вина, склонившись над какой-то газетой. Папа говорил с ним по-настоящему только когда разводил свои воспитательные проповеди. Эти его два простых принципа: этикет и дисциплина. Которые нужно вызубрить, что бы ни случилось.

Он вспомнил один случай, ему было не больше восьми лет тогда.

Он решил, что уже хватит.

— Папа, мне наплевать. Я хочу и буду жевать с открытым ртом.

Карл-Юхан только посмотрел на него и медленно покачал головой.

— Не говори так.