VIP

– Не примчится. Вы пошлёте вторую повестку. И третью. А потом объявите её в международный розыск. И никто не сможет обвинить вас в бездействии. Вы действуете. И очень активно, вон сколько у вас бумаг.

Следователь с уважением посмотрел на Панкратова.

– Сечёте фишку, Михаил Юрьевич. Чувствуется школа. Где вы изучали правила бюрократических игрищ?

– Везде. Они всегда одинаковые, во все времена. Если не можешь сделать дело, создай видимость деятельности. Вот и всё.

– Спасибо за совет, так я и сделаю. У меня только один вопрос. У вас-то какой интерес в этом деле?

– Да как вам сказать? Еще сидит где-то внутри понятие справедливости. Зло должно быть наказано. Безнаказанное зло разбухает, как раковая опухоль и отравляет весь организм. И человека, и государства. Понимаю, что это выглядит атавизмом, но ничего не могу с собой сделать.

Уважение во взгляде Молчанова сменилось недоумением. Молодому следователю непросто было понять, как это человек с таким опытом, много чего повидавший на своём веку, может оставаться таким наивным. Справедливость. Какая справедливость? Что такое справедливость? Есть целесообразность. И больше нет ничего.

Через две недели документы, подготовленные следователем Молчановым, дошли до Российского национального бюро Интерпола. Старший оперуполномоченный Игорь Касаев подготовил запрос в Центральное бюро Интерпола в Лионе на объявление Ирины Керженцевой в международный розыск и передал запрос и ордер на подпись генерал-лейтенанту Сибирцеву. Такой порядок, его подпись была обязательной. На следующий день Сибирцев вызвал его к себе.

Кабинет начальника Интерпола располагался в такой же пятнадцатиметровой клетушке, как и все помещения НЦБ. От массивной фигуры Сибирцева кабинет казался еще меньше. Как и все в Интерполе, он был в штатском, короткая стальная стрижка делала его похожим на взъерошенного ежа.

– Садись, – кивнул он Игорю. По старой милицейской привычке Сибирцев ко всем обращался на "ты". К тем, кто постарше – по имени-отчеству, к молодым по имени или фамилии. "Ты" начальника означало, что он считает человека своим. Когда он переходил с новым сотрудником на "ты", это воспринималось как серьезное повышение по службе. Те, с кем он оставался на "вы", долго в Интерполе не задерживались.

– Мы уже объявляли эту даму в розыск, – недовольно проговорил он. – Она была арестована в Риме и экстрадирована в Россию. Я не ошибаюсь?

– Нет, Владимир Сергеевич, – подтвердил Игорь. – Её судили в Красногорске, присяжные признали её невиновной.

– Почему снова отправляем запрос?

– Верховный суд отменил оправдательный приговор. Дело возвращено на доследование. На вызовы в прокуратуру она не являлась. В офисе следователю сообщили, что обвиняемая за границей. Это заставило его обратиться к нам.

– Что ты знаешь об этом деле?

– Так, кое-что, – неопределенно ответил Игорь.

– Почему оно тебя заинтересовало?

– Дело напрямую связано с самоубийством Сергея Старостина.

Сибирцев нахмурился.

– Я же сказал тебе, что эта тема закрыта.

– Для вас закрыта. Для меня не закрыта. Сергей был моим другом.

Игорь был готов к тому, что Сибирцев наорёт на него и выставит из кабинета, но он лишь провёл обеими руками по стальному ёжику волос, тяжело откинулся в кресле и приказал:

– Докладывай. Со всеми подробностями.

Слушая, Сибирцев всё больше мрачнел. Когда доклад подошел к концу, долго молчал, как бы с недоумением покачивая тяжелой головой. Наконец, сказал:

– Поразительно. Сразу поверить в то, что она невиновна? И ведь не мальчик, опытный человек. Почему?

"Потому что он её любил", – хотел сказать Игорь, но промолчал. Сибирцев ответил сам:

– Я тебе скажу почему. Плоды демократии – вот почему. Доигрались в свободу слова, твою мать. Если каждый день слышишь, что все воруют, везде коррупция, суды куплены, как молодежь будет смотреть на жизнь? Во что она будет верить?

– Но ведь воруют, – осторожно заметил Игорь. – И коррупция, говорят, есть.

– Я ворую? Нет. Ты воруешь? Нет. Значит, не все. Я говорил его отцу, когда он был еще не в полном маразме. Что ты делаешь, Николай Степанович? Ты же уродуешь психологию сына. Твоё оголтелое критиканство убивает в нём веру в жизнь. Скажу больше – в Россию. Она переживает не лучшие времена, а других не будет, если так и дальше пойдёт.

– Вы знаете его отца?

– Я дружил с ним двадцать лет. Сейчас я бы ему сказал: это ты убил своего сына!

Он снова надолго угрюмо замолчал, потом подвинул к себе бумаги и размашисто расписался. Игорь уточнил:

– Красный угол?

– Какой же ещё? Добавь: "Ургент" – "Срочно". Мы не очень многое можем сделать, но что можем, сделаем. Отправь немедленно. Свободен.

Через час документы ушли в Лион, в тот же день в информационном вестнике "Разыскиваются Интерполом" появилось новое имя: "Ирина Керженцева, гражданка России, 28 лет, обвиняется в убийстве". В ста семидесяти девяти национальных бюро ордер был помечен значком "Красный угол" и отметкой "Urgent".

Одно дело было сделано. Но что делать дальше, ни Панкратов, ни Игорь Касаев не имели ни малейшего представления.

III