Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

«Я ровным счетом ничего не имела в виду, когда писала “На маяк”, – раздраженно сообщает она 27 мая 1927 года, вскоре после выхода романа, Роджеру Фраю. – Чтобы замысел не распадался, пришлось до середины книги держаться центральной линии. Я понимала, что при чтении будут накапливаться определенные чувства, но я отказалась их расшифровывать; мне хотелось, чтобы читатели вкладывали в содержание свои собственные эмоции, мне хотелось, чтобы одни думали одно, другие – другое. Если я и пользуюсь символизмом, то лишь в таком зыбком, обобщенном виде. Не знаю, права я или нет, но, когда мне объясняют, что означает та или иная вещь, я начинаю испытывать к этой вещи отвращение».

А вот Ванессе объяснять, что «означает та или иная вещь» в романе «На маяк», нет необходимости – оттого так смешна ее реплика в начале пьески: «И я понятия не имею, кто такие все эти люди, черт бы их побрал!» Она прекрасно знает прототипов, кто из действующих лиц романа с кого писался, кого из родных «оживила» в своей элегической «книге памяти» сестра:

«Несса отзывается с энтузиазмом, – записывает Вирджиния в дневнике. – Говорит, что это потрясающий портрет мамы… Для нее оживление умершей почти болезненное»[149].

Сама же Ванесса в письме сестре 11 мая 1927 года выразилась так:

«Мне показалось, что в первой части книги ты нарисовала портрет мамы, настолько с ней схожий, что это трудно передать. Она у тебя словно бы восстала из мертвых, отчего при чтении меня не покидало тягостное, какое-то болезненное чувство. Тебе удалось передать самую сложную вещь на свете – невероятную красоту ее характера. Ощущение было такое, будто я встретила ее, уже повзрослев, и разговариваю с ней на равных. Ты и отца тоже изобразила очень точно, но это, мне кажется (возможно, я ошибаюсь), было не так трудно. Он ведь более осязаем, здесь есть, так сказать, за что ухватиться, и ты этим воспользовалась, и воспользовалась как нельзя лучше. Поэтому, с точки зрения портретной живописи, ты – величайший живописец; вот почему оставаться один на один с этими двумя портретами настолько мучительно, что ни о чем другом я думать не в состоянии».

А вот самой «портретистке» «оставаться один на один с этими двумя портретами» мучительно не было; более того, этим романом, сочла Вирджиния, она спустя много лет вылечила себя от горя утраты. Роман «На маяк», в отличие от большинства других ее вещей, писался очень быстро и как-то весело. Что видно из писем и записей в ее дневнике 1925–1927 годов; записей, имеющих непосредственное отношение к роману.

14 мая 1925 года.

«Книга будет довольно короткой. Передать портрет отца во всей его сложности; и мамы. Изобразить Сент-Айвз и детство. И всё, что у меня всегда, – жизнь, смерть и проч. Но в центре – образ отца, он сидит в лодке и, декламируя: “Мы погибли”, колотит о борт издыхающую скумбрию».

20 июля 1925 года.