Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

«И тотчас волнующие образы заполняют мои мысли – биография, которая началась в 1500 году и продолжается до сегодняшнего дня, под названием “Орландо”. Орландо – это Вита; разве что, как мне кажется, стоит, удовольствия ради, изменить ей пол…»[155]

И не только вывела Виту, но в завуалированном виде изложила ее биографию, историю ее предков, живших в старинном поместье Ноул-хаус в Кенте.

И Вите, прообразу Орландо, первой же рассказала о своем замысле, спросила, не будет ли подруга возражать, если Орландо «вдруг окажется» Витой:

«Вся книга будет о тебе, – пишет она Вите. – О тебе, о вожделенной твоей плоти, притягательной силе твоего ума».

Вита не возражала, а, прочитав экзотическое жизнеописание Орландо, ответила Вирджинии, что «ослеплена, околдована, очарована».

Связь с Витой была (если была) запретной – вот и за биографию Орландо Вирджиния берется, точно за что-то тайное, незаконное:

«Я берусь за книгу словно бы украдкой. И оттого с тем большей страстью».

Увлеклась, как всегда увлекалась, новым замыслом, к тому же совершенно не похожим на «Маяк», да и на всё, написанное раньше:

«Когда голова горит, ее уже не остановить, я брожу и сочиняю на ходу фразы, сижу и придумываю сцены»[156].

Замыслом, который точнее всего выражается в шуточном стихотворении Элиота «Второзаконие»:

«Он прожил одиннадцать жизней подряд
И пережил трижды одиннадцать жен»[157]

.

Вирджиния планировала, что книга выйдет с иллюстрациями (Ванессы?) и фотографиями (Виты?). Планировала, что книга будет небольшой. И что закончена она будет уже к Рождеству, то есть всего за пару месяцев. «Самое позднее допишу вчерне к 7 января (наверное). А уж потом сяду переписывать»[158].

Задумала «Орландо» как «сплошную шутку», предполагала, что писаться повесть будет «удовольствия ради». «Читать повесть будет весело и быстро», – с энтузиазмом пишет она в конце февраля 1928 года, а между тем работа, против ожидания, еще продолжается, и конца не видно. Читать повесть, может, и быстро, и весело, – ведь это шутка, розыгрыш, – а вот писать… В том же феврале жалуется, что застряла на последней главе, что последняя глава ей вообще никогда не дается. Что пишет без всякого удовольствия, не то что в октябре, ноябре и декабре, когда только разгонялась мыслью. Что столько времени писать такую книгу нельзя. Начинает повестью тяготиться, задумывается: не пустая ли она, не надуманная ли[159]?

И как всякий раз, когда не уверена в успехе, себя утешает: что там ни говори, «Орландо» написался быстрей, чем все предыдущие книги. Главное же, с этой повести-шутки, как ей кажется, начинается новый этап в ее творчестве:

«Буду писать быстрые, насыщенные, короткие книги – и никогда ничем себя не связывать. Это способ избежать успокоения и охлаждения старости… Романа больше не напишу никогда – уверенность в этом крепнет день ото дня»[160].

Утешать утешает, но в апреле 1928 года дает себе слово:

«Больше не прикоснусь к “Орландо”, потому что он уродец; в сентябре он выйдет, хотя настоящий художник еще над ним бы поработал, почистил, отшлифовал…»