Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

«Быть невосприимчивой, – записала она в дневнике почти десять лет назад, в июле 1932 года, – означает существовать в стороне от трудностей, страхов и страданий… Иметь достаточно, чтобы жить без лести и стремления к успеху. Не нуждаться в приглашениях. Не мучиться оттого, что хвалят других. Сидеть и свободно дышать за своей перегородкой. Сидеть одной – этого достаточно. Быть сильной, довольной собой. Радоваться, что никто о тебе не думает. Сознавать: что-то в жизни сделано, и теперь можно успокоиться. Быть хозяйкой своего времени. Отвлечься от всего, что обо мне говорят… Невосприимчивость – это благословенная невозмутимость, желанное состояние…»

Она отвлеклась от тяжкой, суматошной столичной жизни и осела в Родмелле – жить в Лондоне уже было негде. Вывезла с Тависток-сквер книги (они теперь, к большому неудовольствию аккуратиста Леонарда, будут лежать по всей «Монашеской обители»: на столах, на стульях, на полу), мебель, картины, ковры, печатный станок, главное же – письма и двадцать четыре тетради своих дневников. И испытала облегчение, чувство свободы от бремени недвижимого имущества. Облегчение, собственно, испытали они оба – и Вирджиния, и Леонард; испытали еще в Лондоне, когда увидели свой дом на Тависток-сквер, разрушенный до основания – «как втоптанный в землю спичечный коробок».

Леонард:

«Собственность – это, в сущности, такая обуза. Может быть, и хорошо начать всё с самого начала».

Вирджиния:

«Со вздохом облегчения посмотрела на груду развалин… Теперь я свободна… Удивительно – облегчение от того, что что-то потеряно. Я бы хотела начать жизнь на земле, почти без ничего – свободной идти, куда хочу…»

Глава двадцать шестая «Надо придумать книгу»

1

И осенью 1940 года, сказав себе, что «любая идея реальнее любого числа военных несчастий» и что «надо придумать книгу, чтобы подавить ужас войны, страх смерти», – утешилась. Так, по крайней мере, Леонарду казалось.

«Конец придает живость, даже веселость и беззаботность каждодневной, беспорядочной жизни…» – записывает она в дневнике в это время.

Бомбы, падавшие рядом с «Обителью», больше ее не волнуют. Она научилась относиться к жизни с безразличием и обрела тем самым покой и внутреннюю свободу:

Научи нас вниманью и безразличью,
Научи нас покою[210]

.

Внутренняя свобода от житейских желаний,

Избавленье от действия и страданья[211].

Теперь она вновь, как встарь, ведет размеренную жизнь, которую называет «приятностью». Один день сулит много «приятностей»:

«Одна “приятность” за другой. Завтрак, работа, прогулка, чай, чтение, сладкое, постель».

Так оно и было. Леонард, как и раньше, приносит ей завтрак в постель. Она читает, подолгу не встает, потом, и тоже долго, принимает ванну, после чего идет в свой «садовый кабинет» и пишет – против обыкновения, легко, со вкусом, с удовольствием. Работает до полудня. Потом, выкуривая сигарету, просматривает газеты и еще час, до часа дня, перепечатывает написанное. Потом вместе с мужем садится обедать. Пишет длинные шутливые письма Вите, благодарит подругу за масло и молоко, которые та шлет Вирджинии со своей фермы: