Виргинцы. Книга 2

Их ссоры стали теперь предметом истории и интересуют меня лишь постольку, поскольку 1 марта, на следующий год после моего приезда в Виргинию, мы решили всей семьей отправиться в столицу и засвидетельствовать наше почтение губернатору. Госпожа Эсмонд, прежде всегда выполнявшая эту церемонию, теперь, после злополучной женитьбы Гарри, перестала появляться на губернаторских приемах; однако, когда старший сын возвратился на родину, моя матушка рассудила, что нам следует представиться его превосходительству, мы же, со своей стороны, были только рады вырваться из нашего маленького Ричмонда и насладиться удовольствиями колониальной столицы. Госпожа Эсмонд, не поскупившись на расходы, сняла для себя и для своей семьи самый лучший дом, какой только можно было снять в Уильямсберге. Теперь, когда я был богат, ее щедрость не знала удержу. Мне уже случалось вмешиваться в ее распоряжения (старые слуги тоже диву давались, видя, как изменился ее образ жизни) и уговаривать ее не быть столь расточительной. Но она спокойно возражала мне, что прежде у нее была причина скопидомничать, а нынче этой причины более не существует. Она теперь может быть спокойна, — Гарри на его век хватит, особенно с такой женой, дочерью простой экономки. И если ей хочется промотать немножко денег, почему она должна себе в этом отказывать? Она ведь не каждый день может наслаждаться обществом своей дорогой дочери и внучат. (Госпожа Эсмонд была положительно влюблена во всех троих, и если не до конца испортила их баловством, то отнюдь не по своей вине.) В прежние времена уж кто-кто, а я-то никак не мог упрекнуть ее в мотовстве, сказала моя матушка, и, кажется, это был единственный случай, когда она позволила себе намекнуть на былые денежные недоразумения между нами. Итак, она распорядилась доставить сюда морем из Каслвуда (и не скупясь уплатила за доставку) свои лучшие вина, и мебель, и столовое серебро, и слуг, обрядив их со всей возможной пышностью, и свое платье, в котором она венчалась в царствование короля Георга II, и мы с уверенностью могли сказать, что наш выезд уступал по своему великолепию разве лишь губернаторскому. Синьор Формикало, мажордом губернатора, был приглашен руководить празднествами, которые давались в мою честь, и слуги говорили, что за все время нашего с Гарри отсутствия у нас в котлах не тушилось столько мяса, сколько за один этот праздничный месяц. И так велико было влияние Тео на нашу матушку, что в тот год ей удалось все же убедить ее принять нашу сестрицу Фанни, жену Хела, которая до сих пор не решалась покинуть свою усадьбу и предстать пред лицо госпожи Эсмонд. Но Тео заверила Фанни, что она помилована (сами мы не раз бывали у Хела и Фанни в гостях), и Фанни приехала в город и склонилась в глубоком реверансе перед госпожой Эсмонд и была прощена. Только я, грешным делом, предпочел бы навсегда остаться в немилости и погибнуть нераскаявшимся грешником, нежели получить такое прощение.

— Узнаете их, моя дорогая? — спросила госпожа Эсмонд, указывая на красивые серебряные канделябры. — Фанни не раз чистила их, когда жила у меня в Каслвуде, — пояснила она. — И это платье, думается мне, тоже хорошо знакомо Фанни. Забота о нем была поручена ее покойной маменьке. Ее маменька всегда пользовалась у меня большим доверием.

Тут в глазах Фанни вспыхивает гнев, но госпожа Эсмонд этого, разумеется, не замечает, — разумеется, нет, ведь она же ее простила!

— Да, эта женщина была подлинным кладом для меня! — продолжает госпожа Эсмонд. — Мне бы нипочем не выходить моих мальчиков во время их болезней, если бы не исключительная забота о них вашей маменьки. Полковник Ли, позвольте мне представить вас моей дочери леди Уоринггон. Ее поместье в Англии находится по соседству с поместьем Банбери, вашего родственника. А вот и его превосходительство. Добро пожаловать, милорд!

И наша принцесса склоняется перед его превосходительством в одном из тех реверансов, которые являются предметом ее гордости, однако мне чудится, что на лицах некоторых из гостей мелькают улыбки.

— Клянусь честью, сударыня, — говорит полковник Ли, — со времен графа Борулавского я, кажется, не упомню поклона, более изысканного, чем ваш.

— Вот как, сэр? А кто он такой этот граф Борулавский? — спрашивает госпожа Эсмонд.

— Этот дворянин пользовался особым расположением его величества короля Польского, — отвечает полковник Ли. — Могу ли я просить вас, сударыня, представить меня вашему прославленному сыну?

— Вот сэр Джордж Уорингтон, — говорит моя матушка, указывая на меня.

— Прошу прощения, сударыня. Я имел в виду капитана Уорингтона, который находился возле мистера Вулфа, когда тот скончался. Я сам хотел бы быть возле него и разделить его судьбу.

И пылкий Ли торжественно направляется к Гарри, с уважением пожимает ему руку и удостаивает его нескольких лестных слов, за что я уже готов простить полковнику его дерзость, ибо до этой минуты мой дорогой Хел в старом мундире своего знаменитого, покинутого им полка с крайне унылым видом прохаживался по материнским покоям.