Виргостан

Это романтическая история, потому что сопряжена с любовными переживаниями, хотя речь в ней идет о косточке сливы в форме сердечка. Герральдий подскользнулся без всякой осечки, что позволило ему взглянуть на окружающую действительность снизу вверх в высоком безостановочном темпе. Такой строптивый поворот головы был обоснован явлением, заставившим Герральдия не смотреть под ноги, рассеянно разинув рот, а сосредоточить свое внимание на том мгновении, когда в без минуты полдень центральная арка ажурного свода Любезных Ворот выдохнула с последним облаком утренней свежести наивнейшее наиневиннейшее создание. Наи-наисоздание, опустившись на землю, заботливо поинтересовалось у растерянного Герральдия, все ли в порядке. Герральдий поспешно навел в порядке ревизию и произрек незнакомке вечную жизнь.

Он это сделал потому, что за свои мысли, как и за слова, надо отвечать. Вот он и ответил:

– Ятебялюблю!

В такие ответственные моменты за Герральдия говорит эхо. Это позволяет детальнее расслышать уверенный отзвук своего собственного голоса.

…простота восприятия

Герральдий частенько упоминает о человеке, которому все и всегда безоговорочно верили. Не разинув рты или столбенея солью, а просто – без единого сомнения. Сам же он был настолько доверчив, что готов был обменять собственный галстук на заколку от него.

Так случилось, что этому человеку в наследство досталась большая коробка с открытками, среди которых были разнообразные виды природы, курортные места и прочие позитивы. Но больше всего его поразили портреты предшественников. На карточках были изображены люди невообразимой красоты. Лысые девочки, отроки с бесстрашными взорами, дородные господа и женщины с иконопланетными лицами. И все они не мигая глядели на него с картинок и говорили: «Иди же скорее к нам! Чего ты до сих пор ждешь?» И так ему стало стыдно перед всей этой родней, что он действительно ушел к ним.

И теперь непонятно, верить ему или нет после всего этого? Герральдий склонен думать, что такому человеку можно верить, как и любому другому, изведавшему неведомое.

– Одиноко ему было, вот что я вам скажу, – подводит итог Хопнесса, – все-таки ближе, чем Господь, у нас никого нет. Он настолько близок, что мы даже не в состоянии Его разглядеть.

Герральдий принимает от Всеши краткое изложение рассказа, делает корректорские пометки, отправляет в печать, а потом в мусорную корзину, которую выставляет из комнаты.

Подобные истории Герральдий рассказывает всякий раз, как только Хопнесса впадает в глубокие раздумья. В его повествованиях обязательно присутствует некоторая вымуштрованность, которая лишает любое произведение элементарной живости. Ему искренне хочется приободрить своими пресными байками безутешные воспоминания Хопнессы. Иногда это выходит неуклюже, но трогательно. Многое из того, что с ним в жизни случается, – в конце концов оказывается забавным. Он неудержимо пытается выдавать желаемое за действительное. Иногда ему это удается:

– Есть желание посодействовать? – спрашивает он у Очевидии, подвернувшейся под руку.

– Никак нет, – субтоном отвечает дудочка с хохолком.

Герральдий разворачивает трубочку из птицы и задумчиво комкает. Получается кораблик.

– Ту-ту! – Пароход снимается с якоря и, маневрируя, уходит вразвалочку. На кормовой части гордо раскачивается девиз – «SМS»^[1].

А следом виднеется предосвещающий отблеск близящегося часа космоозарения.

И вот уже Герральдий намереваетcя совершить очередное открытие. Поднимает взор к куполу обсерватории и рассеянно всматривается в карту беззвездного неба:

– О!

Он обводит кружочком белое пятно и втыкает в него маленький булавчатый флажок с литерой «G». Пятно дергается и возмущенно оборачивается:

– Как вы смеете!

– Пардон. Я полагал, что здесь вакантно.

– Это смотря с какой стороны.

Герральдий поразмысливает и находит местечко, похожее на заброшенную резервацию, в близлежащей атмосфере которой царит колючий космический морозец.

Теперь ему еще предстоит придумать подходящее название для неосвоенной частички воздушного пространства. Пусть она пока будет называться «Aerra-Inkogtina». Уж очень она когтистая да царапучая.

. . .

Рассудительный Герральдий обращается к импульсивному Герральдию с призывом об окончательном отказе от плевка во внешний мир:

– Из окружающего нас мира необходимо брать самое лучшее. А из себя выпускать в мир также самое полезное. А все плохое в себе необходимо преобразовывать, прежде чем выпускать на волю…

Придирчивый, но предусмотрительный Герральдий уже потеет, чтобы не терять времени. И похоже, не собирается опровергать доводы напутствующего Герральдия. Выныривает из парилки и, отдуваясь, салютует веником сопарнику.

– С легким паром! – сообщает сам себе Герральдий и закругляет нравоучительную лекцию. Лекция откатывается в сторону и загромождает собой выход из бани, откуда доносятся возмущенные возгласы впечатлительного Герральдия:

– Хорошо, хорошо! Я не буду плеваться в мир.

Грядет банкетный час торжества справедливости…

. . .