Виргостан

Терминал – Земля. Аэрофаг заметно качается. Зэй выглядывает в окно. Там, в утреннем туманчике, проплывает тяжелый, бесконечный состав из чередующихся грязнокоричневых цистерн с надписями «Кофе» и «Земля».

Немыслимо, но правда. Мое нынешнее место внизу слева. Никакой мистики. Никаких мутатисов и мутандисов.

Что-то изменилось. Что-то сдвинулось. Что-то шевельнулось.

Мы куда-то едем, преодолевая плотный туман. Я знаю, куда мы едем, но сейчас не видно ни неба, ни земли. Наша заснеженная будка держит курс на Виргостан, да так, что старинная обшивка потрескивает. Становится тепло. Предполагается, что когда-нибудь и мы выйдем из оцепенения и вольемся во вселенское содружество.

Мы мчимся над воздушной пропастью. Я лежу на спине, надо мной Зэй. Мы встретились необычным образом. Сначала он нашел меня. Затем мне пришлось его искать, ввязавшись в путаную эпопею. Вся эта затея с комбинациями людей и мест в пространстве вылилась в то, что мы теперь здесь и сейчас. Это фрагмент вечного настоящего.

. . .

Скорость у нас крейсерская, но невысокая. Связь работает сносно, прослушиваются сигналы к отбою. В узкую щель между тканью и кожей просматривается черное небо. По шпагелю, гнущемуся на ветру, можно определить уровень вибродрожи, который сейчас составляет один к трем. Вода пока еще не расплескивается.

С тех пор как я в очередной раз обнаружил Зэя в школе одиночества, произошло такое количество последовательных и параллельных событий, что теперь нам приходится заново узнавать друг друга. Сейчас мы вырабатываем новый язык общения. Став вселителями, как и многие наши сверстники, мы немного владеем техникой Воо.

– Видишь вот эту звезду? – Зэй обводит кружочком светящуюся точку.

– Вижу, – отвечаю я.

– А видишь рядом с ней меня?

– Да.

– И я тоже вижу.

Зэй так загадочно улыбается, что все воздушные дивы начинают радоваться нам вслед. Вибродрожь охватывает все тело, и шпагель стальным «дождем» осыпается в туман.

. . .

Пролетаем над заснеженной военной тарелкой. Я краем правого глаза поглядываю на Зэя, он отрицательно качает головой. Летим дальше. Большой туман опустился на землю. Не видно ни неба, ни моря. Наша «Верика» мчится через дебаркацию на всех парусах, а мне кажется, что она стоит на месте. Сегодня Виргостан приблизился вплотную. Рано или поздно он вселит нас в себя, и не будет больше никакой разделяющей полосы, никакой видимой и невидимой границы. По старой доброй привычке мы прощаемся с Зэем до следующей встречи.

Мои ноги еще видны, а голова уже нет. Через несколько мгновений моя голова покажется в другом мире, где под ненужными ногами человека стелется воздух. Пупок начинает вытягиваться, как это обычно бывает при возрождении. Я знаю одного человека, у которого одна из спиралей вселенной закручена против часовой стрелки. Его зовут Зэй.

. . .

Дивы вблизи оказываются неописуемо строгими. Эти девы настолько сильны духом, что их не страшит даже собственная угрожающая чудовидность. На треть в чешуе и в перьях они удаляются в свой микромир, где не принято пьянеть от любви. Их головы украшены коронами, свитыми из золотистых волос, в которых растут болезненно-нежные цветы, не рассчитанные на наши нагрузки. Они сгорают в этой атмосфере. Я вспоминаю Радекку: «Как у людей есть ангелы, так и у цветов есть бабочки!»

На улице минус пятьдесят. По нашим меркам – не очень зябко. В арке дома-корабля напротив стоят две медленнокрылых и плавно танцуют. Здание пружинисто покачивается. Соперницы смотрят друг дружке в глаза. Одна молода, другая в годах. Одна обнаженная, другая одетая. Основной особенностью этих креатид является то, что они имеют свойство соединяться.

И все-таки Радекка была права. Радекка опять оказалась права. Здесь нет одиноких.

Проезжаем куст номер двадцать один. Дорога по компасу строго на север, Скорость – одна белая полоска в секунду. Воздух такой сухой, что хочется набрать воды в рот. За корпусом, по данным приборов, уже потеплело – неглубокий минус.

ПЕРВОСТРАХ

Я хочу быть каплей росы для тебя.

Из стихотворения виргостанки

Без крови и имени он дикий», – читаю я подпись в уголке холста с остатками воображаемой пыли. Я чихаю, и у девушки взвиваются косы к потолку. Она изображена верхом на белом боевом единороге. Единорог вздрагивает и уходит в гору. Он спасает девушку от гигантской волны, которая накрывает остров.

Я выхожу через светящуюся подковой арочную галерею на террасу, обрывающуюся над привокзальной площадью. Настала пора надевать новые ботинки, пахнущие истинным назначением. Завязываю шнурки покрепче, и девушка на стене хватается за сердце. По бархотиновой вышивке платья, унизанного стрелами, пробегает сверкающее имя – Сенсора. Вполне возможно, что так будут звать ту самую чувствительную незнакомку, с сумочкой для космоса. От Радекки у нее останется неподражаемая манера улыбаться.

Однажды в жизни у каждого мужчины наступает момент, когда ему предстоит отвратить унижение женщины. Спасти от позора в таком случае может только любовь: