Вирсавия. Неподсудная

— Что привело тебя во дворец? — спросил Давид, усаживаясь на трон и кладя руки на подлокотники. — Что я могу сделать для тебя?

Нафан стоял перед царем, широко расставив ноги. Он был старше Давида на сорок лет, но его глаза горели жизнью. Когда он открыл свои уста и заговорил тем глубоким и чистым голосом, который проникал в души всех, кто находился в зале, люди ощутили Божье присутствие.

— В одном городе жили два человека, один бедный, а другой богатый. У богатого было очень много мелкого и крупного скота. А у бедного ничего, кроме одной овечки, которую он купил маленькой и выкормил, она выросла у него вместе с детьми его. От хлеба его она ела и из его чаши пила. И на груди у него спала и была для него, как дочь. И пришел к богатому странник. И тот пожалел взять из своих овец или волов, чтобы приготовить обед для странника, а взял овечку бедняка и приготовил ее для гостя.

Давид стукнул кулаком по подлокотнику трона.

— Жив Господь, достоин смерти человек, сделавший это! И за овечку он должен заплатить вчетверо человеку, которого ограбил и к которому не имел сострадания.

Глаза Нафана сверкнули.

— Ты тот человек!

Давид похолодел, его пробрал озноб.

Нафан сделал несколько шагов вперед.

— Говорит Господь, Бог Израилев, — произнес он голосом спокойным, но от этого еще более внушительным. — «Я помазал тебя в царя над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула. И дал тебе его дом и его жен, и дал тебе дом Израилев и Иудин. И если этого для тебя мало, прибавил бы тебе еще больше».

Давид задрожал от охватившего его страха.

— «Зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав зло пред очами Его? Урию, хеттеянина, ты убил, а жену его взял себе», — продолжал Нафан.

Все присутствующие, открыв рот, уставились на Давида. Капли пота выступили у него на лбу и стекали по вискам вниз. Бог открыл ему уши! И он услышал истину, сказанную Нафаном. Бог открыл ему глаза! И он увидел зло, совершенное им, и закричал от ужаса. Как он мог быть таким слепым? Как можно так сильно любить Бога и быть полностью порабощенным грехом? Давид сбежал со своего трона и бросился к ногам пророка, сердце царя колотилось так, будто он чувствовал на себе Божий взгляд.

— «Итак, — говорил Нафан, — не отступит меч от дома твоего вовеки, за то, что ты пренебрег Меня и взял жену Урии, хеттеянина, чтобы она была тебе женою. Вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего. Возьму жен твоих и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. Ты сделал тайно, а Я сделаю это пред всем Израилем».

Сердце Давида исполнилось скорбью.

— Согрешил я пред Господом!

Он заслуживает смерти. Давид вспомнил, как посмотрел на него Урия, прежде чем развернуться и уйти навстречу своей смерти. Как он мог сделать это? Давид плакал. Друг мой! Друг мой! Он ждал, что Господь поразит его.

Вместо этого Давид почувствовал, как на его голову мягко легла рука Нафана.

— Господь снял с тебя грех твой, и ты не умрешь.

Давид в изумлении поднял голову. Нафан пригладил его волосы, как если бы Давид был ребенком, глаза пророка были печальны.

— Но, — с грустью продолжал Нафан, выпрямившись, — как ты этим делом подал повод врагам Господа хулить Его, то умрет родившийся у тебя сын.

Сердце Давида упало. Он пристально посмотрел Нафану в глаза и не увидел в них никакого снисхождения. При мысли о том, как смерть сына подействует на Вирсавию, у Давида сдавило грудь. Закрыв глаза, он низко опустил голову, а Нафан тем временем развернулся и ушел.

* * *

Вирсавия встревожилась, когда ее мальчик стал отказываться от еды, и совсем перепугалась, когда увидела, что его лихорадит, и услышала его жалобный крик. Она делала все, что могла, но лихорадка не отпускала ребенка, лишая его последних сил. Вирсавия держала сына на руках и качала. Устав качать, она ложилась на кровать и крепко прижимала к себе ребенка. Она плакала часами, потому что очень боялась потерять сына.

— Где Давид? Он знает?

— Он знает, моя госпожа, — говорил ей евнух. — Он постится и молится о ребенке.

У Вирсавии появился проблеск надежды: разве Бог не слышал каждую молитву Давида? Разве Господь не помогал ему всегда?

Сама она не осмеливалась обращаться к Богу.

Ребенок слабел с каждым днем. На седьмой день, когда Вирсавия держала мальчика на руках и тихонько молилась, он перестал дышать. Бесконечно долгую минуту Вирсавии казалось, что у нее остановилось сердце. Она не кричала, не рвала волосы, не раздирала одежды. С закрытыми глазами она тихо лежала на своей кровати, обняв тельце своего сына.

Господи, я знаю, что это Ты взял моего сына. Почему Ты не взял меня вместо него?

Женщины, тоже когда-то потерявшие своих детей, сочувствовали Вирсавии. Но другие находили жестокое удовольствие в суде Божьем, свершившемся над сыном Вирсавии, и в ее скорбном молчании.

— Она заслужила это, — перешептывались она — Смотрите, что Бог делает с грешниками! — сплетничали при дворе. — Она вкусила той же горечи, которой напоила других.