Виртуальная история: альтернативы и предположения

Почему же тогда знаменитые переговоры о формировании альянса, которые Чемберлен и немцы Гацфельдт и Эккардштайн начали в марте 1898 г. и периодически возобновляли до 1901 г., так ни к чему и не привели?[610] Традиционно на этот вопрос отвечают, что германский канцлер Бюлов хотел сохранить “свободу действий”, а на практике это означало, что он хотел построить флот, способный бросить вызов британскому морскому превосходству. Несомненно, Бюлов, возможно преувеличивая британский упадок сильнее самих британцев, действительно не хотел заключать формальный союз с Англией (впрочем, как оказалось, к этому союзу не стремился и британский премьер-министр лорд Солсбери)[611]. Одной из причин этого, бесспорно, было опасение, что альянс с Англией может затруднить постройку германского флота[612]. И все же мысль, что англо-германское сближение было загублено германской борьбой за “место под солнцем”, нельзя считать верной. Ничуть не менее важную роль сыграла раздражительность Чемберлена, позволившего дипломатической инициативе, которая должна была остаться за закрытыми дверями, стать предметом речей и редакционных статей. Речь Бюлова в Рейхстаге 11 декабря 1899 г., в которой он выразил свою готовность и желание “на базе полной обоюдности и взаимного уважения жить в мире и гармонии с [Англией]”, была истолкована несдержанным Чемберленом как “проявление равнодушия”. Позже он сокрушался, что “сильно обжегся”, предложив сформировать альянс[613].

Но это тоже только часть истории. Гораздо лучше объясняет провал англо-германского союза не германская сила, а германская слабость. В конце концов, идею об альянсе загубили не только и не столько сами немцы, сколько британская сторона. И поводом для этого послужило не то, что Германия стала представлять угрозу для Британии, а как раз наоборот – то, что британцы поняли, что угрозы она не представляет. Это хорошо иллюстрирует британский ответ на немецкую флотскую инициативу. В 1900 г. первый лорд Адмиралтейства Селборн мрачно признался Хикс-Бичу, что “формальный союз с Германией” представляет собой “единственную альтернативу непрерывному росту флота и росту бюджета на его содержание”[614]. И все же к 1902 г. он полностью поменял свою точку зрения и “уверился, что новый германский флот строится с расчетом на войну с нами”[615]. Это осознание для немцев было катастрофично, ведь они всегда понимали свою уязвимость в период постройки флота. С самого начала Бюлов настаивал, что с Англией надо вести себя осторожно, “как гусеница до превращения в бабочку”[616]. Но куколка была уж слишком прозрачна. К 1905 г., после проведения первых флотских реформ первого морского лорда “Джеки” Фишера, начальник военно-морской разведки мог с уверенностью заявить о “подавляющем” британском “морском превосходстве” над Германией[617]. Внезапное осознание уязвимости Германии объясняет панику из-за превентивного британского морского удара, которая охватила Берлин в 1904 г.[618]

Британия, само собой, в первую очередь пыталась снизить, а не повысить вероятность таких затратных заграничных конфликтов. Вопреки немецкой паранойе, эти конфликты с гораздо большей вероятностью могли возникнуть с державами, которые уже имели обширные империи и мощный флот, чем с державой, которая лишь стремилась их заполучить. По этой причине неудивительно, что более плодотворны оказались дипломатические заискивания с Францией и Россией. Как в ноябре 1901 г. заметил помощник заместителя министра иностранных дел Берти, лучшим аргументом против англо-германского союза был тот факт, что в случае его заключения “мы никогда не смогли бы наладить отношения с Францией, которая соседствует с нами в Европе и многих других частях света, и с Россией, граничащей или почти граничащей с нами во многих регионах Азии”[619]. Солсбери и Селборн имели очень схожие представления об относительных достоинствах Франции и Германии. Германское нежелание поддержать британскую политику в Китае в 1901 г. из страха навлечь на себя гнев России лишь подтвердило британскую позицию: несмотря на бахвальство, Германия была слаба[620].