Виртуальная история: альтернативы и предположения

Применение второй излюбленной монархиями девятнадцатого века меры – эмиграции – привело к другим сложностям. С 1840-х гг. миллионы ирландцев, шотландцев, немцев, итальянцев, поляков и русских подталкивали покидать родные края. Русские в основном отправлялись на восток, в Сибирь, но для большинства европейцев самым привлекательным направлением, несомненно, оставалась Северная Америка. Тем не менее как англоамериканцы, так и франкоканадцы были весьма враждебно настроены к значительному притоку иммигрантов, которых они считали иностранцами. Это не представляло проблемы для ирландцев и шотландцев (любопытно, что французы не спешили эмигрировать из собственной страны), но у немцев, итальянцев и поляков фактически не было колоний, куда они могли бы отправиться. Отчасти именно возникающее в результате чувство исключенности из числа великих мировых империй – и растущие опасения центральноевропейских правительств по поводу социальных последствий сельского перенаселения – привели к серьезным политическим переменам, которые в середине века трансформировали карту Центральной Европы.

Самым важным из них стало соглашение Австрии и Пруссии о разрешении исторических противоречий и реформировании Священной Римской империи, в результате которого она стала больше походить на западное государство – иначе говоря, на относительно децентрализованную федерацию под властью императора. После долгих споров согласия наконец достигли в 1862–1863 гг., когда австрийский император Франц Иосиф обеспечил поддержку своей схемы со стороны прусского кайзера Вильгельма I. Вопреки советам австрофобски настроенного министра-президента Бисмарка, Вильгельм принял главенство Франца Иосифа, который встал во главе реформированной империи, но поставил условие навсегда отдать управление иностранными делами Пруссии – и эта уступка быстро изменила позицию Бисмарка. Как следствие, Габсбурги расширили свою империю, которая теперь простиралась от Ломбардии до Любека и от Майнца до Мемеля, хотя в крупных государствах их власть была сродни британской власти в Америке, являясь в некоторых отношениях скорее номинальной, чем реальной.

Этой “эпохе реформ” благоприятствовали войны, развязанные Британией и Францией, чтобы не допустить российского захвата Османской империи на Балканах в 1854–1855 (Крымская война) и 1878–1879 (Болгарская война) гг. Пока царю не давали осуществлять контроль над черноморскими проливами, германский император довольно наблюдал, как древние царства Пьемонт и Сербия расширяют свое влияние в Италии и на Балканах. “Патриотизм” – преданность своей исторической родине – стал одним из главных источников мощи Габсбургов. Немногочисленные интеллектуалы, которые призывали к альтернативным “национальным” подданствам на основе языка и культуры, в основном оставались в тени, хотя некоторые современные исследователи “национализма” и полагают, что их важность недооценивалась.

Больше всего в этом процессе потеряла Франция. После победы над Россией в Болгарии кое-кто в Версале начал мечтать о постоянном союзе с Британией. Британское министерство иностранных дел с недоверием относилось к новой Германской империи, особенно когда она приступила к постройке флота и завоеванию колоний, что некоторые сочли открытым вызовом британскому морскому господству. Вероятно, это объясняет, почему на нет сошла идея о заключении англо-германского союза. Однако традиционная враждебность по отношению к Франции – потеря Канады так и не была забыта окончательно – и растущая вера английских империалистов вроде Чемберлена в естественную культурную и экономическую близость американской Британии и германской Европы разрушили надежды французских англофилов вроде братьев Камбон. В результате Бурбоны обратились к Романовым (что, пожалуй, стало естественным дипломатическим сближением двух наиболее централизованных монархий). К несчастью для Версаля, как считало большинство британских политиков, заключенный в итоге франко-русский союз лишь сделал страхи Габсбургов-Гогенцоллернов об “окружении” более обоснованными. Очевидная легкость, с которой королевский флот поддерживал свое превосходство над германским, и отсутствие реальных колониальных трений между империями вскоре рассеяли опасения Сити об англо-германской вражде. Казалось, что британским интересам, напротив, гораздо больше угрожает продолжающаяся экспансия России в Азии.