Виртуоз

— Понимаю, как тебе тяжело, Илларион. Вижу, как ты стараешься. Сколько сил тратишь на то, чтобы поддержать этот двухкупольный храм. — Виртуоз слышал в словах Ромула странные интонации, напоминавшие едва различимые шорохи. С такими звуками скатываются с горы кусочки камней, частицы материи, крохотные песчинки, неуклонно, ежечасно уменьшая гору, оставляя на ней морщинки эрозии. — Я чувствую, как ослабевает мое влияние на Артура, как он уходит с орбиты, на которую мы его запустили. Происходит то же, что и в случае с Ельциным, когда я воспользовался твоими оккультными рецептами, чтобы от него отделиться. Ты научил меня приему, овладев которым я вырвал у Ельцина сердце. Мне страшно, что Артур овладеет тем же приемом и вырвет мое сердце. Ты не открыл ему этот прием?

— Эта наша с тобой тайна.

Ромул всматривался в зрачки Виртуоза, боясь обнаружить легкую искорку лжи. Виртуоз не опустил глаза. Тайный прием, о котором шла речь, был частью все той же оккультной хирургии, которую использовал Виртуоз, осуществляя переход власти от Ельцина к Ромулу. Оба были уложены рядом на воображаемые операционные столы. Виртуоз обоим вскрыл грудь и мысленно пересадил сердце Ельцина, фиолетовое от гематом, с коричневыми больными заплатками, в черных скользких рубцах, — в разъятую грудь Ромула, рядом с его молодым, ярко-алым, страстно трепещущим сердцем. Оба сердца оказались в одной груди. Пересаженное старое сердце навязывало молодому свой пульс, подчиняло его своей воле, что и означало контроль отступившего в тень Ельцина за молодым честолюбивым преемником. Новый Президент внешне казался самостоятельным. Однако в нем, наряду с его собственным сердцем, билось чужое, стариковское сердце. Чужая сущность управляла его волей, контролировала ею политику, делала пленником Семьи.

— Помню, во время отпевания Бориса Николаевича в Храме Христа ко мне подошла Наина Иосифовна и каким-то шипящим, змеиным голосом прошептала: «Я знаю, это ты его убил! Ты вырвал у него сердце!»

Ромул не мог расстаться с мучительным воспоминанием. Огромный, заваленный цветами гроб. На нем, как на сыром стогу, мертвый Ельцин. Золотые ризы священников. Черные с красным венки. И яростные, ненавидящие, из-под траурной вуали, глаза вдовы. — «Я знаю, это ты вырвал ему сердце!».

Виртуоз, освобождая Ромула от обременительной опеки Семьи, научил его тибетскому приему, разрушающему в одном человеке присутствие другого. Этот прием назывался «Скрипичный ключ». Человек, несущий в себе чужое сердце, становился в напряженную позу танцора, выгибал хребет, напружинивал таз. Его грудь выпячивалась, наполнялась воздухом. Одна нога отрывалась от земли и застывала в воздухе. Руки становились похожими на лопасти, словно собирались совершить винтообразное движение. Вся фигура приобретала сходство со скрипичным ключом. В этой позе человек сосредотачивал внутренний взор на своей грудной клетке, где на едином стебле, словно два цветка, пульсировали оба сердца. Отыскав в себе чужое сердце, человек разящей мыслью, острой и молниеносной, как скальпель, отсекал его и бурно выдыхал воздух. Иногда эта операция кончалась обмороком. Иногда изо рта начинала хлестать черная гуща — распавшееся отсечное сердце. При этом хозяин исторгнутого сердца, где бы он ни находился, умирал от сердечного приступа.

Виртуоз помнил, как в резиденции Ново-Огарево, в бильярдной комнате, рядом с зеленым бильярдным столом, он поставил Ромула в позу тибетского танцора. Тщательно выгибал ему поясницу. Поддерживал на весу стопу. Раздвигал руки, придавая им подобие пропеллера. Заставлял погружать взор в глубину груди, где бились в тесноте спаренные сердца. Когда черенок одного отделился от другого настолько, что между ними легко мог скользнуть скальпель, тихо скомандовал: «Режь!» Последовал изящный всплеск руки, мучительный стон. Ромул, схватившись за грудь, рухнул на ковер. Из губ потекла черная, похожая на варенье кровь. Через четверть часа раздался панический звонок — сообщили, что Ельцин умер.

— Я помогал тебе и буду впредь помогать. — Виртуоз видел, как терзают Ромула тайные страхи, как обременительно для него воспоминание об умерщвленном благодетеле. — Но я до сих пор не знаю, почему, выбирая преемника, ты остановился на Лампадникове. Ведь были и другие, не менее достойные. Неужели только потому, что вы были знакомы с детства? Детские дружбы таят в себе надломы, которые проявляются в зрелом возрасте. Как протекала ваша детская дружба?

Виртуозу, который поддерживал хрупкий баланс в отношениях двух соперников, была важная каждая мелочь, выявлявшая истинный характер их детской дружбы. Любая неучтенная мелочь, подобно песчинке, могла упасть на чашу властных весов, качнуть чуткую стрелку, и тогда потребуются новые приемы и технологии, восстанавливающие равновесие, новые титанические усилия Виртуоза, воздействующего на субстанцию власти.