Вирус

Сигрид отбрасывает одеяло и тихо встает с кровати. Подходит к красной металлической коробке, в которой хранятся все ее машинки, игры и куклы. Залезает на коробку и поднимает жалюзи, чтобы залезть на подоконник.

Парк Ниторгет пуст. Может быть, конечно, еще слишком рано, ведь летом солнце встает куда раньше, чем она просыпается, но вообще-то в парке всегда полно людей даже ранним утром. Там всегда гуляют дети – по дороге в садик они забираются на качели, пусть даже на несколько минут, или влезают в детский джип на игровой площадке, даже если родители говорят им, что на это нет времени.

Но сегодня парк пустует. Никто не бегает по дорожкам, не играет в песочнице. Или нет? Сигрид кажется, что она кого-то видит. Вон там, возле маленького домика для игр, где она весной упала и поранилась о низкую дверцу. Несколько минут Сигрид пристально всматривается туда, но ничего не видит.

Куда они все делись? Лиса, Сигге, Улле, Эльза, Майя, Юлия, Вильям, Рут? Они стали как папа? Они умерли? Неужели они с Лисой так никогда и не достроят замок лего, который начали собирать в прошлый вторник? Прежде чем уйти домой, Сигрид поставила его на полку, чтобы закончить его на следующий день, как сказала им воспитательница.

При воспоминании о том, как Лиса сказала своей маме, что у нее болит живот, у Сигрид тоже сводит желудок.

– Ой, да ты у меня совсем горячая, – сказала ей мама, потрогав ее лоб. Да-да, так она и сказала.

Сигрид сидит на подоконнике и смотрит вниз на мир, который только-только начала исследовать, а он, похоже, исчез навсегда. Она замечает, что плачет, лишь когда чувствует на губах соленую влагу. Какая-то малая часть ее хочет спуститься на пол, пробежать по пушистому красному ковру, открыть дверь, прокрасться на цыпочках по коридору и распахнуть дверь в спальню родителей. А потом забраться в постель между ними и прижаться к маме с папой, почувствовать их тепло.

Нет, качает она головой. Она хочет этого всем своим существом. Больше всего на свете.

Но Сигрид остается на месте. Она смотрит в окно и чувствует, как слезы катятся по щекам. Прислушивается к тихому разговору на кухне и страстно, до боли хочет обнять папу, которого больше нет.

Айрис

Айрис ненароком задевает сломанной рукой угол кухонного стола и морщится. Дикая боль моментально распространяется по всему телу и, дойдя до головы, взрывается фейерверком.

– Черт, что-то я сомневаюсь, что она правильно срастается, – кривясь от боли, говорит она.

Аманда смотрит на ее самодельную шину с непроницаемым выражением на лице.

– Перелом – это, конечно, плохо, что и говорить, – задумчиво произносит она. – Нам придется немало из-за него помучиться.

– Нам?

Аманда хмыкает:

– А ты думаешь, мы выживем, если разделимся? Особенно ты, с переломанной рукой?

Айрис угрюмо смотрит на нее.

– Тебе было бы лучше без нас, – тихо говорит она.

Аманда пожимает плечами:

– Даже не собираюсь. Мы будем держаться вместе. Если не ради тебя, так хоть ради Сигрид.

Айрис поднимает брови:

– Ты же ее совсем не любишь.

Аманда краснеет.

– Ну что ты, черт возьми, такое говоришь? – возмущается она.

Айрис делает здоровой рукой успокаивающий жест.

– Извини, – говорит она. – Просто… просто иногда у меня возникает странное чувство, что… – Она делает паузу. – И, честно говоря, по тому, как ты сейчас отреагировала, я вижу, что недалека от истины.

Аманда пристально смотрит на нее:

– Как ты можешь знать, что я думаю или чувствую. Особенно если речь идет о ней.

Айрис смахивает с лица прядь волос.

– О’кей, оставим все как есть, – говорит она со вздохом. Волосы снова падают ей на глаза, и она еще раз отводит в сторону непослушную прядь. – И спасибо тебе, – добавляет она.

Аманда смотрит на нее с любопытством.

– За то, что остаешься с нами, – поясняет Айрис. – Не знаю, но ты, похоже, права. Что бы ни случилось, нам нельзя разделяться, верно? И трое лучше, чем двое, – говорит она и смотрит на сломанную руку. – Или даже полтора человека.

– Сигрид всего шесть. Так что вас вдвоем вполне можно посчитать за одного, – с улыбкой говорит Аманда.

Некоторое время они сидят молча, глядя друг на друга.

– Что же все-таки произошло? – спрашивает Аманда.

Айрис смотрит в окно, где занимается рассвет.

– Только прислушайся, – говорит она, – прислушайся к этой тишине. Она гробовая. Вот самое подходящее для нее слово: город, в котором должна кипеть жизнь, внезапно умер.

Аманда кивает:

– Нам надо непременно разобраться в том, что произошло. Я… я думаю, что и я болела, но потом почему-то смогла выздороветь. Не помню, когда вернулась домой. Во вторник утром я мучилась ужасной болью в животе, и помню только, как сидела на кухне и пила воду, а потом просто отключилась…

Она внезапно замолкает.

– Что? – спрашивает Айрис. – Я же ничего не сказала…

– Нет, – с горечью отвечает Аманда. – Но я знаю, о чем ты думаешь. Да, я отправилась на свидание с Филиппом, а когда мы расстались, я поехала домой с каким-то парнем и проснулась во вторник утром в чужой квартире где-то около Ванадислундена. Есть у тебя еще ко мне какие-либо претензии или я могу продолжать рассказывать о том, что сейчас куда важнее?